Мой Дантес

– Знаете ли, – осторожно начала я, опасаясь, что старик не поймет мудрености всей ситуации. – Среди авторов анонимки называли разных людей. Например, Сергея Семеновича Уварова, занимавшего в то время должность председателя Главного управления цензуры. Поначалу Уваров и Пушкин были якобы дружны. Но с годами их отношения разладились. По воспоминаниям Греча, Уваров не любил поэта за гордость, оскорбил его предков, нелестно отозвался об «Истории Пугачева», самолично исключил несколько стихов из поэмы «Анджело», ну и так далее. Пушкин не остался в долгу. В его дневнике есть запись, где он называет Уварова большим подлецом, потом эпиграмма… Отсюда все и пошло.

– А я слыхал, что автором анонимки считали князя Долгорукова, – проявил неожиданные знания дед.

– И такое было, – согласилась я. – Автором его посчитали, должно быть, за то, что на одном из светских вечеров, стоя позади Пушкина, он, якобы, поднял вверх руку и растопырил пальцы рогами. Еще называли графиню Марию Дмитриевну Нессельроде, не терпевшую Пушкина за оскорбительные эпиграммы и грубость. Он отвечал ей тем же и по воспоминаниям современников относился к графине весьма враждебно. Словом, называли многих, но точных подтверждений авторства нет.

– А может, не там искали? – неожиданно предположил старик.

– Что значит, не там? – не поняла я.

– А то и значит, – раскипятился дед, дергая себя за рыже-седую бороденку. – Копались в стае врагов Александра Сергеевича, а надо было рыть в другом направлении.

– И где же? – растерянно спросила я.

– Да хотя бы средь недругов того же Дантеса и его приемного папаши. Может, кто против них обиду затаил, воспользовался ситуацией и стравил. Или баба какая обиженная письмецо накатала.

– Кем обиженная? – уточнила я.

– Да тем или другим. Оба же по дамской части известными ходоками были. Что поэта возьми, что Дантеса твоего разлюбезного.

Но не успела я справиться с первым потрясением, как дед выдал новую версию.

– А Натали?

– Что Натали? – я смотрела на старика как на диво дивное.

– Да ты только представь себе, Лизавета, – в глазах деда загорелся азарт истинного кладоискателя. – Влюбился в нее какой-нибудь Пьер, уж и губы раскатал на красоту неписаную, а она возьми да фыркни на него. А Дантесу – улыбочку дарит и мазуркой с ним балуется. Вот Пьер и заревновал. И отомстить решил. И нацарапал то пакостное письмецо. Всяко могло быть…

– М-да, – задумчиво произнесла я и повторила за дедом. – Быть могло всяко.

– Ты покумекай над этим на досуге, – посоветовал старик. – А сейчас спать пошли. Вон глазищи-то у тебя какие красные…

Несмотря на суетность минувшего дня, я долго не могла уснуть, хотя старик устроил мог ночлег воистину по царски.

Кровать, правда, отличалась древностью, но ее железные прутья были покрыты свежей охрой, а четыре угла украшены деревянными набалдашники в виде совиных голов.

Кстати, в эту ночь я впервые улеглась на перину и искренне пожалела, что данное воздушное чудо ушло из русского быта.

Наплодившие наш рынок фирмы, предлагали водяные, тростниковые, анатомические матрацы, но я ни разу не видела в продаже перин. Лишь слышала или читала где-то, что с ними немало колготы. Перину, якобы, надо просушивать, взбивать, даже перебирать раз в несколько лет. Непозволительная по нашим скоростным временам роскошь, но до чего же на ней удобно. И будь моя голова свободна от дум, я, несомненно, мгновенно уснула бы. Но, как верно заметил дед, желая мне доброй ночи: «Не всякую кручинку заспишь и в перинке».

Мысли волей неволей бродили вокруг домыслов деда, а потом вернулись к Никите, к человеку, с которым прожито почти восемь лет и которого я сама когда-то возвела в ранг бога. Возвела, несмотря на то, что познакомил нас Егорушка.

Декабрь 1996 года

Результат судьбоносной поездки в квартиру на Чистых прудах оказался не столь разрушительным, как я себе его представляла. Вдова стойко прошла испытание, даже не вспомнив о сердечных каплях. Не долго думая, она указала племяннику на дверь, но от руля конторы не отстранила – на этом поприще к Егорушке претензий не было, дела он вел исправно.

После тихого, ничем не примечательного процесса развода, бывший супруг предложил пообедать вместе, обосновав приглашение тем, что в цивилизованном мире давно уже принято расставаться дружески.

– А нам с тобой, Лизок, хочешь – не хочешь, встречаться придется, – увещевал он. – В дом тетушки Софьи я по-прежнему вхож, правда, отныне только в роли племянника. Да и за контору с отчетами придется являться регулярно. Так что, наши с тобой отношения должны перетечь в новое русло, хотя бы во взаимно терпимые.

И я, несмотря на нажитые обиды, памятуя лишь о спокойствии Вдовы, согласилась. Егорушка несколько деланно, но весьма галантно распахнул правые двери машины, я выбрала заднее сидение и нырнула внутрь.

Через полчаса, вырвавшись из пробки Садового кольца, мы еще минут пять попетляли по арбатским переулкам, и остановились перед помпезным двухэтажным зданием ресторана «Охотничий», у входа которого топтались двое парней, облаченных в костюмы стрельцов.