Мой Дантес

– А правда, что на твоем Дантесе во время дуэли была надета защита? Ведь ежели это так, то не то что шельмой, а и большим подлецом назвать его будет мало.

– Что вы имеете в виду под словом «защита»? – умозаключения деда настолько развеселили меня, что я села на кровати, подсунув под спину вторую подушку.

– Ну-у-у, – затянул старик, – кольчуга там какая-нибудь или бронежилет.

– Бронежилетов и иных пуленепробиваемых средств тогда точно не было, – улыбнулась я. – Они появились гораздо позже. А кольчугами к тому времени больше двух веков не пользовались.

– Ну, мог, к примеру, кто-то из друзей достать ему эту музейную редкость, – не отступал дед.

– Мог, наверное, – легко согласилась я.

– Вот! – старик радостно хлопнул себя по колену. – Что и спасло жизнь мерзавцу-французу.

– Да откуда вы взяли подобную ересь? – возмутилась я, задетая словом «мерзавец».

– А годах в шестидесятых об этом, знаешь, сколько писали! – дед явно радовался тому, что вспомнил факты, о которых я, по его мнению, знать не могла, потому как меня в те годы еще и в проекте не было.

Пришлось разочаровать старика.

– Я читала статью Сафонова в журнале «Нева». Он хоть и был специалистом судебной медицины, но наплел всякой чепухи. Сочинил легенду о панцире, отверг ранее существовавшую теорию о том, что пуля, выпущенная из пистолета Пушкина, пробила руку Дантеса и попала в пуговицу на его мундире. А потом рикошетировала. Сафонов утверждал, будто подобного не могло быть, так как пуговицы были пришиты в один ряд.

– И в чем же он не прав? Очень даже прав, – настаивал на своем дед. – Если пуговицы не было, то Александр Сергеевич точно бы Дантеса пришиб.

– Да почему не было? – воскликнула я. – Была там пуговица, была!

– А ты почем знаешь? – не сдавался старик. – Мундир что ли щупала?

– К сожалению, даже не видела, – честно призналась я. – Но в книге по истории военного костюма можно найти рисунок кавалергардского мундира, который военные носили зимой. Дуэль ведь состоялась зимой, так?

– Так, – кивнул головой дед.

– А зимний мундир шился двубортным, – торжественно произнесла я. – Значит, пуговицы шли в два ряда!

– Уела! – печально констатировал старик.

– И еще уем, – разошлась я. – Специалисты утверждают, что пуговицы на мундирах кавалергардов были сделаны из твердых сплавов и серебра. Поэтому, попав в нее, пуля могла отлететь в сторону. Эта теория имеет право на жизнь.

– И дураку понятно! – дед явно был разочарован. – Но кольчужку Дантес мог-таки добыть.

– О, Боже! – взвыла я. – Покажите мне кольчужку, которую можно надеть под мундир, сшитый точно по фигуре. Мундир – это не балахон и не полушубок! Под него не то что кольчугу, обычный свитер не подденешь.

Старик притих, видимо, обдумывая все сказанное мною, а я продолжила:

– Есть и еще одно «но» против того, что Дантес мог использовать какие-либо защитные средства. Это честь кавалергарда! Представьте себе такую картину. Пуля Пушкин попадает противнику в руку. Дантеса раздевают, чтобы перевязать рану и обнаруживают кольчугу или бронежилет, коих, как я уже говорила, в то время и в помине не было. И что?

– Что? – дед напрягся.

– А то! – съязвила я, удивляясь недогадливости старика. – Позор это! Позор, равносильный смерти! И конец карьеры. В таком случае Дантес вынужден был покинуть Россию, но шлейф позора потянулся бы за ним и на родину. Учитывая тщеславие Жоржа, он пойти на подобный поступок просто не мог. Кстати, обо всем этом писали в шестидесятых годах, вопрос довольно широко обсуждался рядом специалистов. Странно, что вы этого не знаете.

Дед обиженно засопел, поднялся, поставил стул к окну и поплелся к двери. У порога остановился, оглянулся и укоризненно произнес:

– Не кичись, Лизавета. Не все же такие умные.

– Да я не умная, – как можно доброжелательнее произнесла я. – Просто долгие годы собирала о Дантесе все, что попадалось под руку. И…

– Ладно уж, спи, – перебил меня старик. – Завтра день не из легких будет. Нам многое надо обмозговать.

– О Дантесе? – с надеждой спросила я, радуясь тому, что нашла благодарного и любознательного собеседника.

– О тебе, девонька, – вернул меня на землю дед. – О тебе!.. Доброй ночи!

Последние слова я восприняла как насмешку. Разве может быть ночь доброй, после напоминания о моих собственных проблемах. Я с досадой пнула подушку кулаком, плюхнулась на нее, натянув на голову одеяло, и, как в детстве, принялась считать.

– По морю плыли тридцать три корабля. На каждом из них по тридцать три лягушки. Первый корабль начал тонуть. В воду прыгнула первая лягушка. За ней – вторая, потом – третья, дальше – четвертая, следом – пятая…

Старое проверенное средство сработало. Где-то на девятнадцатом затонувшем корабле с седьмой, прыгающей в воду лягушкой я, наконец-то, провалилась в сон.

Январь 2000 года