Мой Дантес

Даже вернувшись в Москву, я не могла более или менее связно рассказать Софье Матвеевне последовательность нашего путешествия, перескакивая с одного на другое. Память выхватывала наиболее яркие картинки.

– Представляете, Софья Матвеевна, в саду Тюильри Никита кормил с руки настоящего парижского воробья, – возбужденно тараторила я. – А неподалеку сидел аккордеонист, и, увидев, как птичка склевывает крошки с ладони Никиты, заиграл знаменитую песню Мирей Матье. Это было так трогательно!

– Ну, а в Лувре-то были? – допытывалась Вдова.

– Конечно, – солидно ответил Никита. – Обошли за день все, на что сил хватило. Даже у великой Джоконды постояли.

– А в Люксембурге невообразимо красиво, – не унималась я. – Город просто удивительный – тихий-тихий. И еще там есть маленький скверик в такой низине за парапетом. Если стоишь к нему спиной, то слышишь веселые голоса детей, будто внизу детвора играет в салки или прятки. А посмотришь вниз, и становится так грустно: на ярко-зеленом газоне разложены огромные фотографии детей, которым так и не суждено было стать взрослыми…

– А бастионы? – попытался сменить грустный тон Никита.

– Они впечатляющи, – согласилась я. – Но разве можно сравнить пусть и исторически-значимые камни с морями тюльпанов под Амстердамом? Представляете, Софья Матвеевна, человек идет по полю разноцветных тюльпанов, утопая в них буквально по пояс. От подобной неземной красоты просто плакать хочется.

– Но разревелась ты почему-то совсем в другом городе.

– Лиза плакала? – ужаснулась Вдова.

– Еще как! – скептически улыбнулся Никита. – Да где! У самого Рейхстага!

– Почему? – Софья Матвеевна перевела на меня вопросительный взгляд.

– Да так, – уклончиво ответила я.

– Нет уж, рассказывай, – не унимался Никита.

– Не хочу, – уперлась я.

– Да что случилось-то? – всполошилась Вдова. – Неужто, вы повздорили у стен самого Рейхстага?

– У стен самого Рейхстага, глубокоуважаемая Софья Матвеевна, мы в очереди стояли, – пояснил Никита. – Чтобы посмотреть на то место, куда водрузили свой победный стяг. А рядом с этой очередью, заметьте, в большей степени состоящей из русских туристов, расположилась еще одна парочка русских, но далеко не туристов.

– Прекрати ерничать, – вяло попросила я. – Просто эти двое бывших русских, иначе и не назовешь, зарабатывали себе на жизнь, пропевая Родину.

– Заметьте, не пропИвая, что было бы более естественно, а именно пропЕвая.

– Не поняла, – Софья Матвеевна растерянно переводила взгляд с одного из нас на другого.

– Да песни они пели, – не выдержала я. – Под гармошку. Мужик пиликал как умел, а дама, накрывшись расписной русской шалью, выводила на все лады и народную «Дубинушку», и «Землянку», и «Жди меня»…

– На потребу публики, но за немецкие рублики, – не удержался от сарказма Никита. – Им одна пожилая тетка нашу сотенную попыталась всучить, так мужик наотрез брать отказался – он, видите ли, только за валюту меха растягивает. Вот Лизок и расстроилась – наши отцы и деды тут кровь свою проливали, а эти на чужом горе да памяти денюжку заколачивают. Обидно за родину… Лизка-то заплакала, да промолчала, а вот остальные из наших чуть не матюгами данный русский дуэт крыли.

– Стыдно, ничего не скажешь, – тихо произнесла Вдова и вдруг всплеснула руками. – Лиза! А про парижанок почему молчишь? Ты же всегда ими так восхищалась!

– Увы, мадам, и тут у нее облом случился, – издевательски заметил Никита.

– Они слишком отличаются от того, что печатают в журналах, – не удержалась от улыбки и я. – Мы бродили по самым дорогим улицам, и ничего сверхъестественного я не увидела. Так… Серые мышки в невзрачных джинсиках да маечках, не слишком аккуратно причесанные, без макияжа.

– Может, не по тем улицам ходили? – усомнилась Вдова.

– Софья Матвеевна, поверьте, наши дамы куда шикарнее и следят за собой гораздо тщательнее. Хоть в районе Кремля, хоть на Алексеевской, хоть в Медведково. А бомжовского элемента и тут и там хватает.

Я с достоинством улыбнулась и победно подняла вверх указательный палец:

– Заметьте, это сказал мой муж!

А потом печально добавила:

– Очень жаль, но французы практически ничего не знают о Дантесе. Я спрашивала о нем везде, где было возможно…

– И получала весьма плачевные ответы, – продолжил Никита. – Увы, многоуважаемая Софья Матвеевна, на пару десятков Лизиных вопросов нашелся едва ли не один положительный ответ.

Март 2004 года

«Не всякую кручинку заспишь и в перинке». Вот уж точно так точно. Но, покрутившись с боку на бок и силой воли прогнав воспоминания, я все-таки сомкнула веки, намереваясь во что бы-то ни стало заснуть.

Мне это почти удалось, когда неожиданно скрипнула дверь, в проеме которой появилась клокастая голова деда.

– Не спишь, Лизавета? – шепотом позвал он.

– С вами заснешь, – недовольно пробурчала я.

– Ты погоди ворчать-то, – старик прошмыгнул в комнату, схватил стоявший у окна колченогий стул и ловко устроился на нем возле кровати. – Я вот что еще спросить хотел…

Дед немного помялся и задал вопрос, который напрочь прогнал уже обволакивающий меня сон.