Мой Дантес

Я отдавалась без остатка, но этого оказалось мало. Или слишком много. Как говорила одна из моих приятельниц: женщина всегда должна оставаться загадкой. Никите, видимо, показалось, что он разгадал меня как примитивный кроссворд. Все клеточки заполнены и нет больше ни малейшего интереса. Но это неправда…

– Любая будет моей! – Еще раз произнес Никита. – Живи она хоть в Париже, хоть в Самаре!

Он вновь потянулся к бутылке, а я – к стоявшему тут же, на столе, флакону феназепама, решив выпить таблетку и успокоиться, иначе впаду в истерику. Но Никита опередил меня. Схватив пластиковый флакон, он быстро отвинтил крышку и высыпал содержимое себе в рот, запив лекарство водкой.

– Что ты делаешь? – заорала я и бросилась к телефону – нужно было срочно вызывать «скорую».

Набор номера все время срывался, и я вернулась на кухню за мобильником. Никита как-то неестественно ровно лежал на спине на полу – на красиво выложенных шашечками плитках. Пока я, рыдая и прося его не умирать, набирала номер службы спасения, он как-то дернулся, и изо рта поползла грязно-зеленая жижа. Дальнейшее, что случалось со мной в любой пиковой ситуации, помню смутно.

Я плакала и кричала, называла адрес, возраст, фамилию, с горем пополам смогла объяснить, что произошло, и беспрекословно выполняла то, что говорил мне излишне бодрый голос сотрудника службы спасения, постоянно повторявший, что «скорая» уже в пути.

Повернув голову Никиты набок, я подложила под нее полотенце и разжала зубы мужа, следя, чтобы он не подавился собственным языком. Зловонная жижа продолжала ползти и я вытирала лицо Никиты салфеткой, истово моля Бога, чтобы муж не умер.

– Господи, ну и вонь! – брезгливо скривившись, в комнату вошли врач и медсестра. – Рыбой за версту несет.

– Он ел консервы, – по инерции бросилась я на защиту любимого. – Он очень любит консервы из морепродуктов.

Еще раз расспросив, что произошло, врач приняла решение везти Никиту в больницу.

– Принесите какое-нибудь одеяло или плед, – приказала врачиха.

Я побежала в спальню и стащила с кровати пуховое одеяло. Увидев его, докторица недовольно сморщилась:

– Нельзя ли найти что-то попроще?

– Нет, – отрезала я. – Ему должно быть тепло.

Укутанный Никита лежал на носилках, но кто понесет их, мужик-то не из мелких. И я, как когда-то соседка Елена, обезумевшая от горя не менее ее, бросилась на лестничную площадку, исступленно давя на кнопки соседских дверных звонков.

Через несколько минут Никиту погрузили в «скорую», я села рядом, крепко сжав его руку и продолжая повторять все ласковые слова, которые когда-то говорила мужу.

В приемном покое, где не было ни одного стула, меня грубо отстранили в сторону и я сползла по стене прямо на пол, уже неизвестно кому говоря о своей любви. Через какое-то время, не выдержав мук ожидания, вскочила и рванулась к той двери, за которой скрывали Никиту.

Еще недавно безжизненное тело, связанное по рукам и ногам крепкими ремнями, извивалось на жесткой каталке и рвалось на свободу. Один из врачей пытался поставить капельницу, другой возился с катетером, наверняка причиняя Никите невыносимую боль.

Муж так кричал, что я невольно бросилась вперед с воплем «Не надо!», но меня тут же перехватили чьи-то сильные руки и вытолкали за дверь.

Вынужденная вновь сесть на пол, прислонившись к линялой холодной стене, я тихо завыла, растирая по лицу слезы все еще пахнущими рыбой руками.

Под утро в коридоре появился врач. Приподняв меня, он пригласил пройти в кабинет, где юркая молоденькая медсестра не без сострадания на лице, ловко закатала мне рукав свитера и сделала укол.

– Сейчас вас отвезут домой, – спокойно и властно сказал доктор. – Не буду играть с вами в прятки – положение серьезное, но вы мужу ничем не поможете. Лучше хорошенечко выспитесь, вам дали снотворное.

– А когда можно прийти? – уже вяло спросила я.

– С двенадцати до часу, с вами поговорит лечащий врач.

Уезжая с Никитой в больницу, я позвонила маме, и, к моему приходу, она успела прибрать кухню так, будто здесь никогда ничего не происходило, кроме уютных семейных ужинов.

Подавая мне, полусонной, чай в постель, мама присела на край кровати.

– Лизонька, – печально произнесла она. – Не хочу вмешиваться в твою жизнь, но ты еще молода, красива, умна. Я не раз видела, как заглядываются на тебя мужчины. Ты еще найдешь свое счастье и…

– Мамочка, пожалуйста, не надо, – вновь, но уже тихо заплакала я. – Мне никто не нужен. Только Никита. Если он умрет… Меня тоже не будет.

– Разве можно так говорить, девочка, – мама горестно покачала головой. – Смерть приходит к людям каждый день и уносит сотни жизней. А мы, корчась от горя и боли, обязаны жить дальше. И живем. До следующей смерти близкого нам человека. Время все лечит… Со временем успокоишься и ты.

– Нет! Нет и нет! – твердо и уверенно произнесла я. – Никита будет жить. Обязательно будет! Пусть не со мной, но я должна знать, что он есть. Что он дышит, ходит, любит… Пусть не меня, но любит…

Сентябрь 2003 года