Мой дядюшка Освальд

— Удачи, — напутствовал я Ясмин. — Я буду ждать тебя метрах в ста отсюда на дороге.

Она вышла из машины и направилась к калитке. Я смотрел ей вслед. На ней были туфли без каблуков и кремовое льняное платье, Она открыла калитку и скромно пошла по дорожке к дому, размахивая руками и больше походя на молодую послушницу, которая идет на прием к настоятельнице, чем на женщину, которая собирается вызвать взрыв страсти в разуме и теле одного из величайших живописцев мира.

Был теплый солнечный вечер. Сидя в открытой машине, я слегка задремал и проснулся только часа через два, когда Ясмин опустилась на сиденье рядом со мной.

— Что случилось? — спросил я. — Рассказывай скорей! Все прошло удачно? Ты его видела? Ты получила, что нужно?

В одной руке она держала небольшой бумажный сверток, а в другой — сумочку. Она открыла сумочку, вынула подписанную бумагу и бесценную резиновую штучку и передала их мне, не говоря ни слова. У нее было странное выражение лица, смесь экстаза и благоговения. Казалось, она не слышит моих слов, да и вообще находится далеко-далеко отсюда.

— В чем дело? — заинтересовался я. — Почему ты молчишь?

Она смотрела прямо перед собой сквозь лобовое стекло, не обращая внимания на мои слова. Ее глаза сверкали, безмятежное, почти блаженное лицо, казалось, излучало какое-то странное сияние.

— Господи, Ясмин, — воскликнул я. — Да что с тобой, черт возьми?

— Поезжай, — попросила она, — и оставь меня в покое.

Мы вернулись в отель не разговаривая и разошлись по своим номерам. Я произвел немедленное микроскопическое исследование. Сперматозоиды были живыми, но их количество было небольшим, очень небольшим, и я с трудом сделал десять соломинок. Однако это был десяток жизнеспособных соломинок, примерно на двадцать миллионов сперматозоидов каждая. «Бог мой, — подумал я, — кто-то выложит за них уйму денег в будущем. Они станут таким же раритетом, как первое издание Шекспира». Я заказал шампанское и паштет из гусиной печенки и послал Ясмин записку с приглашением присоединиться ко мне.

Она появилась через полчаса, неся с собой маленький сверток в оберточной бумаге. Я налил ей бокал шампанского и сделал бутерброд с паштетом. Она взяла только шампанское и продолжала молчать.

— Господи, Ясмин, — не выдержал я. — Что тебя мучает?

Она осушила бокал одним глотком и жестом попросила еще. Я снова наполнил ее бокал, она отпила половину и поставила его на стол.

— Ради всего святого, Ясмин! — заорал я. — Скажи, наконец, что произошло!

Она пристально посмотрела на меня и просто ответила:

— Он сбил меня с ног.

— Ты хочешь сказать, он тебя ударил? Господи, мне очень жаль! Он в самом деле побил тебя?

— Не будь идиотом, Освальд.

— Так о чем ты тогда говоришь?

— Я потрясена. Это первый мужчина, который сразил меня наповал.

— Ах, вот в чем дело! Кажется, я начинаю понимать. Боже правый!

— Он просто чудо! — восторгалась она. — Он гений!

— Конечно, гений, поэтому мы его и выбрали.

— Да, но он восхитительный гений. Он так прекрасен, Освальд! Он такой милый, нежный и замечательный. Я никогда не встречала таких людей.

— Похоже, он и в самом деле сбил тебя с ног.

— Совершенно верно.

— Так в чем проблема? — не понял я. — Ты чувствуешь себя виноватой?

— О, нет, — покачала она головой, — Я ничуть не чувствую себя виноватой. Я просто ошеломлена.

— Тебе предстоит испытать еще немало потрясений, прежде чем мы доберемся до конца нашего списка, — сказал я. — Это не единственный гений, к которому ты постучишься в дверь.

— Знаю.

— Ты не собираешься выйти из игры, нет?

— Конечно, нет. Налей мне еще выпить.

Я наполнил ее бокал в третий раз за десять минут.

— Послушай, Освальд, — начала она, потягивая шампанское.

— Я тебя слушаю.

— До сих пор наше предприятие нас забавляло, верно? Мы относились к нему как к веселой проказе, так?

— Чепуха! Я отношусь к нему очень серьезно.

— А как же Альфонсо?

— Ты же над ним смеялась, а не я, — возразил я.

— Верно, — кивнула она, — но он это заслужил. Он фигляр.

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

— Ренуар совсем не такой, вот к чему я клоню. Он гений. Его творения останутся в веках.

— Как и его сперма.

— Помолчи и слушай меня, — одернула она. — Вот что я пытаюсь тебе сказать. Некоторые люди — фигляры, некоторые — нет. Альфонсо — фигляр, и все короли — фигляры. В нашем списке есть еще несколько фигляров.

— Кто?

— Генри Форд, например, Я думаю, что парень из Вены… Фрейд, кажется, его зовут — фигляр. И этот, который беспроволочный, Маркони — тоже.

— Ну и к чему ты мне все это говоришь?

— А вот к чему, — пояснила Ясмин. — Я не прочь подшутить над шутами и фиглярами. Я даже могу обойтись с ними грубо, если вынуждают обстоятельства. Но будь я проклята, если стану втыкать булавки в таких людей, как Ренуар или Конрад, или Стравинский. Уж только не после того, что увидела сегодня.

— А что ты увидела сегодня?

— По-настоящему великого и удивительного старика.

— И он сбил тебя с ног.

— Ты прав, черт побери.

— Позволь спросить, а он-то хорошо провел время?

— Изумительно, — сказала она, — он изумительно провел время.

— Расскажи мне, что произошло.