Мой дом, наш сад

Я не могу отвести взгляд, и в прямом смысле и в переносном смысле, я будто очутилась в каком-то новом и запретном мире. Я не чувствую стыда, когда мне не дурно от страха, я привыкла смотреть на свои чувства, будто на текущую воду. Они есть и они такие, и я ничего не могу с этим сделать. То, что Галахад творит с Морганой кажется мне возбуждающим, и то, как она закусывает губу от смеси боли и удовольствия, заставляет что-то внутри меня, какую-то пружину, сжиматься все сильнее.

Галахад проникает в нее языком, и Моргана почти вскрикивает. Она вцепляется одной рукой ему в волосы, заставляя быть ближе. Кажется, что она командует им, но я вижу, что Галахад удерживает ее, впившись ногтями в нежную, белую кожу ее бедра. Другая его рука, сжимающая скальпель, гладит ее живот, и я вижу, как она останавливается, вижу, как лезвие упирается Моргане в живот, ровно там, где должна быть матка, сосредоточие всего женского в ней. В какой-то момент я почти уверена, что он воткнет лезвие, и я смотрю на все, как будто оно не существует в реальности, хотя существует и совсем близко, всего этаж вниз. Я фиксирую свои ощущения, как течение воды, как ток крови в висках, и признаюсь себе, что меня возбуждает происходящее, и возбуждают собственные мысли о том, что может произойти.

Моргана снова вскрикивает, протяжно, по-кошачьи, ее острый язычок скользит по губам. Галахад перестает удерживать ее за бедро, он грубо сжимает ее грудь, лаская и в то же время делая больно.

- Да, - шепчет она. - Да.

И я понимаю, что ей это тоже нужно и не понимаю, зачем. Она выглядит уязвимой и беззащитной, но беззащитен с ней и он. О таком в книгах я тоже не читала - они оба предельно и постыдно открыты друг другу, не в физическом, очевидном смысле, а какой-то другой, невидимой обычно частью себя. Может быть, это то, что называют страсть.

Я ожидаю, что когда Моргана кончит, она будет кричать, как в фильмах, царапаться, как уже царапалась и, может быть, даже вопить его имя. Но лицо Морганы становится испуганным, совсем детским ровно перед тем, она вскрикивает от удовольствия в последний раз. Лицо ее в этот момент почти страдальческое, будто боль это то, что можно делить, а удовольствие делает ее уязвимой.

Моргана тяжело дышит, как после долгой пробежки, она закрывает глаза, и позволяет Галахаду стянуть с нее юбку. На ощупь, вслепую, руками, которые не переставали дрожать, она удивительно ловко расстегивает на нем рубашку. И я вижу тот самый шрам Галахада. Он идет от центра грудины вниз, до лобка. Шрам от аутопсии, его вскрывали. Он был мертв. Я смотрю на него, бледного, на его обескровленные губы и понимаю, что не уверена в том, что в нем есть внутренние органы, что он не живет исключительно за счет магии.

Впервые до меня доходит, что, может быть, он оживляет живых существ и их части не из веры в то, что все преодолимо, даже смерть. Может быть, он хочет вернуть себе то, что было у него отнято.

Галахад расстегивает брюки и заваливает Моргану на стол, она поддается со звериной покорностью и, оказавшись под ним, выхватывает его скальпель. Я вижу порезы на спине Галахада, длинные, неровные, в отличии от ровных порезов на теле Морганы, они нанесены неаккуратно, тем, кто не думал ни о чем.

Моргана дает Галахаду раздвинуть ей ноги, впускает его в себя, голодно целуя. Он шепчет ей что-то, чего я не слышу, что-то нежное, но движения его жесткие, почти жестокие. Моргана подставляет ему шею, и он кусает ее, оставляя отметку, которая скроется за форменным воротником. Она закрывает глаза, позволяя ему делать с ней все и в отместку проходясь лезвием скальпеля по его спине.

Я знаю, абсолютно точно знаю, что Моргана знает о том, что я все вижу. И я знаю, что отчасти она этим наслаждается. У Галахада затуманенный взгляд, такой, будто для него не существует никого и ничего, кроме нее. Будто целый мир мог перестать существовать, пока он трахает ее. Если это любовь, то она некрасива, болезненна и жестока, думаю я.

Галахад оставляет синяки на ее коже, но иногда на него нападает нежность, и он гладит ее только кончиками пальцев, целует ее шею и грудь, и тогда Моргана режет его сильнее.

Они наслаждаются друг другом, но есть в них и отчаяние. Галахад берет ее, наслаждаясь ее телом, прижимает ее к себе, и все же ему этого как будто мало. Все, что между ними происходит не затрагивает пустоты, которую может оставить в сердце Моргана.

Это ощущение, одно из всех, что я вижу в них, я понимаю очень хорошо. Моргана умеет заставить человека чувствовать себя самым счастливым на свете, как солнце, которое греет летом, когда все обычно становится хорошо, но потом солнце уходит, и уходит Моргана, и эту пустоту не заполнить уже ничем.

Ощущение ее утраты, постоянное, терзает и Галахада, и меня, и, я уверена, Ниветту и Кэя.

Мы любим ее, мы хотим ее и мы ее не получаем.

Моргана кончает первой, награждает Галахада, все еще двигающегося в ней, долгим поцелуем. Когда кончает и он, они надолго замирают. Он гладит ее влажные от пота волосы, она облизывает скальпель.