Мой дом, наш сад

- Почему? - спрашивает девушка. Галахад гладит ее по щеке, нежно улыбается, потом заламывает ей руку, толкает на кровать.

- Я уезжаю, - говорит Галахад.

- Надолго?

- Вероятнее всего, навсегда.

Галахад прижимает ее к кровати, достает из кармана брюк скальпель и улыбается. Лезвие проходится вдоль шейного позвонка девушки, снимает сначала верхний слой кожи, а потом и мясо, но место того, чтобы вопить от страха и боли, она стонет от удовольствия.

И отчего-то я уверена, что дело не в мазохизме, а в магии. Скальпель ходит вдоль позвонков, обнажая их. Я вижу белые, покрытые кровью косточки, похожие на узор, идущий вдоль спины. Галахад целует этот узор, и девушка захлебывается наслаждением, а Галахад царапает ее бедра, стягивая трусы. Кожа под его поцелуями зарастает, но Галахад снова вскрывает ее скальпелем.

Это не похоже на то, происходило между ним и Морганой, в этом совершенно нет любви, только интерес, анатомический, почти противный интерес патологоанатома к телу.

В какой-то момент Галахад переворачивает девушку на живот.

- Закрой глаза, милая и ни в коем случае не открывай, хорошо? - говорит он.

- А то что? - спрашивает девушка игриво, ее голос хриплый и срывающийся.

- А то я наконец-то тебя накажу.

Галахад завязывает ей глаза, улыбается, любуясь на нее. А потом вскрывает ей живот. Она стонет так, будто он трахает ее, когда Галахад засовывает руку в ее брюшную полость, роется там, вытаскивает орган за органом и любуется. Его глаза полны чего-то вроде зависти. Ее человеческие органы обеспечивают ее тело в полной мере. Улыбка у Галахада хищная, звериная, иногда он принюхивается к запаху крови совсем как животное.

И он неизменно возвращает все органы на место. Наконец, он проводит рукой над ее животом, и края раны сходятся снова. В это время она достигает разрядки, выгибаясь ему навстречу, так что бы податься под его прикосновение.

Галахад щелчком пальцев возвращает простыням и коже девушки чистоту, убирает в карман скальпель и только потом стягивает с нее повязку.

- Не понимаю, - говорит девушка нежным шепотом, пока Галахад целует шрам на ее ноге. - Зачем ты сюда ходишь? Ты ведь никогда не делаешь мне больно.

Ее голос еще не до конца утихает у меня в голове, как я оказываюсь в своей комнате. Все закончилось, думаю я, а потом вижу, что за окном - зима, и моих вещей тут еще нет.

Комната пуста, она как бы лишь скелет комнаты, на который еще не наросло ничего делающего ее моей. Мордред стоит посреди комнаты, его пальцы будто перебирают невидимые струны, и он шепчет что-то ритмичное. На занавесках распускаются цветы, как живые. Они невероятно красивы и невероятно подвижны. Один образ сменяется другим, вот на белом алеют розы, а вот желтеют тюльпаны. Наконец, Мордред, не открывая глаз, останавливает свой выбор на россыпи незабудок. Он улыбается.

- Это будут ее любимые цветы, - говорит он.

Они и стали.

В этот момент дверь со знакомым мне скрипом открывается, заходит Галахад.

- Ты уверен? - спрашивает он. - Пути назад не будет.

- Не будет, - кивает Мордред, глаза он не открывает.

- Ни у кого.

- Это разумеется.

- Ты готов к провалу?

- Я готов ко всему.

Диалог получается такой неловкий, будто говорить на самом деле уже не о чем. Я сажусь на свою кровать, где нет еще постельного белья и слушаю.

- А как же эти дети? - спрашивает Галахад. - Нас лишили семьи и счастья, когда мы были детьми, неужели...

Мордред вскидывает руку.

- У них будет семья. Мы. Это дети, от которых уже отказались. Дети из частной спецшколы. Богатые родители отправляют туда ненужных детей. Лишних, неправильных или больных.

Галахад надолго замолкает. Наконец, Мордред сам спрашивает его:

- Что насчет сыворотки?

- Образцы в лаборатории, можешь посмотреть. Она должна сработать. Если учесть, что в прошлый раз сработали, песок, подорожник и твоя кровь в стакане.

- С тех пор мы заметно выросли.

- Как и наши силы.

- Если ты не хочешь участвовать, ты можешь уйти. И Ланселот тоже может. Вы оба.

Я чувствую, как горлу подбирается комок, и у меня по щекам начинают течь слезы, хотя горечи и обиды я совершенно не чувствую. Когда я смаргиваю слезы, то оказываюсь на детской площадке, занесенной снегом. Красивые и цветастые горки, качели с удобной спинкой, асфальт, расчищенный настолько хорошо, что нарисованные мелком классики на нем яркие, как летом, как под солнцем.

Я вижу двух чудесных малышек в одинаковых шапочках с трудноразличимым гербом, видимо, эмблемой школы. На них хорошенькие курточки, розовая и синяя, обе с пушистыми капюшонами.

Девчушки играют в классики, а потом в одну из них летит снежок, и шапка слетает с нее.

И я вижу себя саму. Маленькую, младше возраста, в котором я себя помню и очень испуганную неожиданной атакой. Вторая девочка тут же бросается лепить ответный снежок, а маленькая я заливаюсь слезами. Капюшон с моей подруги в запале подготовки к бою тоже спадает, и я вижу маленькую Моргану. А из-за кустов выглядывают Гарет и Кэй.