Мой дом, наш сад

Мы снова встречаемся взглядами, и что-то заставляет меня чувствовать себя такой слабой, уязвимой и податливой. Разозлившись на это незваное чувство, на все на свете разозлившись, я прохожу к шкафу, не замечая Мордреда, но чувствуя его взгляд, беру сменную одежду и иду в ванную, защелкиваю замок на двери.

Там я опускаюсь на кафельный пол и снова начинаю плакать, надеясь почувствовать, от чего мне так горько. Но ничего не складывается, и мне ничего не хочется, даже узнать, что происходит на самом деле. Все будто обесценено и пусто, неважно.

Мне даже не хочется помыться. Все мои мечты и планы будто превратились в пыль, и это единственное, что меня еще ранит.

Наконец, мне удается подняться с пола, раздеться, разбросать свои вещи и залезть под душ.

Вода холодная, но я долгое время не нахожу в себе желания сделать ее теплее, а когда решаю что-то все-таки изменить, то выворачиваю ручку крана до упора, так что она становится слишком горячей. Наконец, я нахожу оптимальную температуру, и просто стою под водой, намочив волосы и не двигаясь. Розовая вода стекает в сток.

Я не сразу слышу щелчок замка и совсем не слышу шагов. Я задумчиво вожу пальцем по линиям на шторке, а потом ее отдергивают, и я тоже мало что соображаю.

А потом меня целуют, далеко не впервые в жизни, но впервые я при этом обнажена. Рефлекторным, детским жестом я стараюсь прикрыться, и тем самым позволяю ему прижать меня к себе, не отталкиваю его.

Он целует меня долго, глубоко и очень эмоционально, как будто все, что я знала о нем снова оказалось неправдой. На моей шее все еще болтается кулон, и он цепляется за него, срывает с моей груди, как будто последний предмет одежды.

Я всхлипываю, упираюсь руками ему в плечи, мне хочется его оттолкнуть и притянуть к себе тоже хочется. Мне стыдно и любопытно, и еще кое-что, что кажется мне неправильным, и я стараюсь не отдавать себе в этом отчета.

Я шепчу его имя, впервые зная, что другого имени у него нет. Целоваться с ним совсем другое, чем с Морганой, Ниветтой или Кэем. Мордред напористый, почти отчаянно грубый, это пугает меня и притягивает одновременно. И я вдруг понимаю: ему очень плохо. Ему очень плохо, и оттого он ищет моей ласки, и в своем настойчивом, мужском желании, он вдруг кажется мне очень беззащитным. Я вспоминаю, с чего все началось, как он пристал ко мне тогда, в кабинете, и понимаю, что ему отчаянно одиноко и что вся его защита, годами выстроенная, разрушена, он весь передо мной, еще обнаженнее меня.

И я начинаю ему отвечать. Он отстраняется и смотрит на меня с непониманием и недоверием, как будто я не должна была этого делать, как будто я должна была только бояться.

А потом он делает шаг вперед, вступает под душ вместе со мной, и я понимаю, что все решено, что я сама так решила, и мне становится страшно. И тогда, от страха, я отхожу на шаг и вжимаюсь в стену, а потом вцепляюсь в его промокший насквозь пиджак.

Он ведь совершенно сумасшедший, думаю я. Он больной и жуткий, и я его боюсь. Он больной и жуткий, и он вырастил меня. Он больной и жуткий, и он лишил меня жизни, которая должна была быть у меня. К лучшему или к худшему.

Мордред берет меня за подбородок, очень осторожно и нежно, рассматривает, с каким-то детским восхищением и совсем не детским вниманием.

- Ты - красивая, - говорит он. Я смотрю на него, не зная что сказать. Что будет сообразно ситуации? Вы тоже? Да, спасибо? Мне очень приятно?

А потом он криво, совсем непривычно улыбается и касается моей груди, сжимает почти до боли, ласкает, и я закрываю глаза, потому что мне стыдно, а стыдно мне потому что хорошо, и вода кажется вдруг очень, слишком горячей.

И закрыв глаза я слышу:

- Номер Девятнадцать. Номер Девятнадцать. Номер Девятнадцать.

Женский, механический голос, повторяющий то, что было именем для него.

- Кортизол: повышен. Адреналин: повышен. Сердцебиение: 120 ударов в минуту.

Я чувствую, как Мордред губами прикасается к моему соску, сначала едва-едва, а потом оставляет укус. Между ног и в животе у меня горячо, это возбуждение не легкое, приятное, какое я испытывала и прежде, просто находясь рядом с Морганой, оно почти болезненное. Мне ужасно хочется ощутить его в себе прямо сейчас, и в то же время я очень боюсь. В моей голове звучит, как набат, голос:

- О чем ты думаешь сейчас?

- У цветов холодная кровь.

- Что ты имеешь в виду, Номер Девятнадцать?

Я слышу, как скребет по бумаге карандаш. И в то же время слышу ток воды, и дыхание Мордреда. Он гладит меня, ощупывает меня. Грудь, бедра, живот, плечи. Он целует мне шею, потом вдруг гладит по голове, как маленькую девочку.

Я слышу:

- Я ничего не имею в виду. Это пароль.

- Пароль к чему, Номер Девятнадцать?

Голос не выражает ничего, ни раздражения, ни интереса. Исследователь должен оставаться беспристрастным. Рациональное наблюдение не подразумевает эмоционального вовлечения.