Мой дом, наш сад

- Конечно, не хочешь, - говорит он. - Моя хорошая девочка. Ты мне сразу понравилась. Я бы с радостью поимел тебя прямо тогда, в школьном дворе, на глазах твоих милых друзей и строгой учительницы.

Я издаю невразумительный писк от обиды и бессильной злости. Он двигается во мне горячо и голодно, и я закрываю глаза, мне ужасно страшно, так что сердце бьется уже не в груди, а где-то под языком.

- Почему ты не плачешь? - спрашивает он. - Я хочу, чтобы ты плакала. Давай, ты ведь так любишь скулить, и сейчас - самое время.

Голос у него издевательский, и еще, будто он сейчас рассмеется. Никогда прежде я не слышала такого у Мордреда.

- Твоя подружка, измазанная кровью и спермой, должна была научить тебя всему, мышонок. Знаешь, что я сделаю с ней?

Он склоняется ко мне, и шепчет мне на ухо, ласково, как любимой, продолжая двигаться:

- Я вырежу кусок ее маленького, розового мозга. Но я ее не убью, нет, я ее не убью. Она не будет думать и говорить, но она будет теплая и влажная. Я сохраню ей жизнь. А знаешь почему? Потому что она красивая.

Он смеется, и я чувствую, как он снова легко подхватывает меня, утыкается носом мне в шею, и каждое его движение кажется мне болезненнее предыдущего. Лезвие ножа упирается теперь мне под ребро, и я боюсь шевельнуться.

- Нет, моя мышка, тебя я не убью. Тебя я буду трахать, пока у тебя кровь из носа не пойдет. Ты мне нравишься.

Мне ужасно хочется заплакать, но я почему-то не могу. Я отвожу взгляд, смотрю на текущую воду, и стараюсь не думать ни о чем. Я читала, что в таких случаях надо не думать ни о чем.

- Что до них, их я выпотрошу. Они предатели. Они нас предали. Я всегда говорил, что им нельзя было доверять. Мальчишки вырастают в мертвых героев.

Его ногти скользят по моим ребрам вверх, потом он трогает мою грудь, больно сжимает мне сосок, так что эта боль, в отличии от тупой и постоянной, неожиданная, снова заставляет меня всхлипнуть.

В какой-то момент он перестает трахать меня с болезненным ожесточением, двигается медленнее, размереннее. Я не решаюсь поднять взгляд и посмотреть ему в глаза, я вижу только его хищный, зубастый оскал - Мордред никогда не улыбался.

Ощущение того, что я с чужим, чудовищным человеком должно заставить меня заплакать, думаю я. Или придать мне силы, чтобы вырываться. Ничего этого не происходит, страх держит меня куда крепче Мордреда.

Я чувствую, что мое тело начинает откликаться на его движения. Я сама себя предаю, и это намного хуже, чем боль. Он двигается во мне умело, и ласкает меня, так что вскоре мне против воли хочется прижаться к нему ближе, ощутить его глубже в себе, чтобы он продолжал и не останавливался. И тогда я тяну его к себе, сама к нему тянусь, совершенно рефлекторно.

- Даже хорошие девочки текут, если их хорошо оттрахать, так? Анатомия довольно безжалостная вещь.

Он говорит не как Мордред, он двигается не как Мордред, и в то же время он пахнет как Мордред. Он оставляет на моей груди кровоточащий укус, и я взвизгиваю, потому что удовольствие неожиданно прерывается болью.

- Я не люблю эти игры с кровью, в отличии от Галахада. Смешивать два удовольствия, это безвкусица. Это все чтобы ты боялась, потому что так ты теснее внутри, мышонок.

Он прижимает меня к стене, близко-близко, и будто обнимает. Дыхание у него размеренное, а я ужасно хочу, чтобы он умер. И он, будто чувствуя это, проникает глубже в меня, так чтобы я чувствовала - если он умрет, я тоже умру, потому что мне с ним запредельно хорошо.

У меня все тело сводит от удовольствия. И я скулю уже вовсе не от страха и не от боли. Я пытаюсь представить, что я с кем-то другим, с другим Мордредом, но у меня ничего не получается. Есть только здесь и сейчас. А потом все заканчивается, сначала для меня, с моим громким стоном и болезненной судорогой внизу живота, а потом и для него. Он кончает в меня, и это противно, но в то же время утоляет какой-то голод внутри, который я прежде никогда не чувствовала.

На некоторое время мы оба замираем, он утыкается мне в шею, утомленный и из-за этого почти человечный. Нож пляшет между моими ребрами, лезвие гладит меня, почти ласкает. А потом Мордред выходит из меня, проникает в меня пальцами, глубоко и почти болезненно, ощупывает меня изнутри, мне кажется, что он достает до моих внутренностей, и ощущение это тошнотворное.

- Как думаешь, можно достать пальцами до матки? Ответ: нет. Если, конечно, идти естественным путем.

Лезвие ножа упирается мне в живот.

- Вы обещали меня не убивать.

- Я держу свои обещания только перед одним человеком.

Он вытаскивает пальцы, измазанные в моей крови и его сперме, облизывает, цокает языком.

- Но я и вправду не собираюсь тебя убивать. Мы выпьем чаю и поговорим. Ты ведь любишь разговаривать, мышонок? Или теперь ты не издашь больше ни писка?

Я молчу. В моей голове ни одной мысли, нет даже мысли о том, что мне плохо. Ничего нет, как будто-то кто-то выключил свет и ушел. И я осталась настолько одна, насколько прежде было невозможно.