Мой дом, наш сад

Я узнаю мой дом. Я будто попала в далекое будущее, где он заброшен и пуст. Я знаю, что если пройти через холл, в коридор, то там будет моя комната. Я не могу удержаться от соблазна. Под моими шагами не скрипят половицы, а вот мальчишки за моей спиной вырывают из досок почти хрипы. Они шумно чихают, смеются, решают, где складывать свои припасы, бегут на второй этаж. И я понимаю, сколько для них значит дом, что для них есть дом.

Я бесшумно прохожу по темному запыленному коридору, белые стены черны от пыли, пахнет старой тканью, старой штукатуркой, засохшими цветами и еще чем-то особенным, чего я никогда в жизни не чувствовала. Я прохожу сквозь закрытую дверь и прижимаю руку ко рту. Это определенно моя комната, ее планировка, привычная мне с детства, мое окно. Только сейчас здесь нет вовсе никакой мебели, только кучу прошлогодних листьев, пахнущих осенними праздниками и смертью, намело сквозь разбитое окно. По треснувшей раме путешествуют муравьи. И вижу я вовсе не кусты жасмина, а разросшуюся до неприличия траву с мелкими, полевыми цветками, пятнающими ее. Я смотрю на то, что станет в будущем моей комнатой, узнавая и не узнавая, и ничего не понимаю. Будто какая-то часть у меня внутри отключена, а аварийные двигатели не хотят работать. Так уже было однажды, с полгода назад, когда на садовую дорожку вылезли жирные, блестящие дождевые черви, и я обходила их как могла, но в какой-то момент я специально, отклонившись от своей траектории, опустила ногу туда, где, как мне казалось, был червячок. Если честно, я даже не совсем уверена, что он там был, а не просто почудился мне, но мое намерение совершенно определенно было дурным. Я ощущала себя убийцей и чудовищем весь день, и как только мне становилось лучше, я ненавидела себя за это, ведь сегодня я раздавила червяка, почувствовала безразличие, а завтра могла, к примеру, зарезать Кэя. Как только мне стало чуть лучше, я поняла, что это бредовая предпосылка, однако тогда во мне тоже отключилось что-то важное, мне было только страшно от себя и стыдно. Я ни о чем не могла думать.

Сейчас мне стало так и в то же время как-то по-другому, и я не могу понять, как.

Я выхожу, как и пришла, сквозь дверь, обратно в холл. Мальчишек там уже нет. Я слышу их голоса на чердаке, поднимаюсь привычной дорогой по столь непривычному месту. Я ожидала увидеть пыльное, еще более грязное и заброшенное, чем в наше время помещение, однако когда я вхожу туда, то вижу вполне обжитый, относительно чистый чердак. Я понимаю, что снова переместилась в этом бесконечном водовороте воспоминаний. За маленьким окошком темно, и на чердак проникает свет полной луны. Мальчишки сидят втроем. У них три старые подушки в дырявых наволочках и одно одеяло на всех. Среди вещей и вещичек, оставшихся, видимо, от предыдущих хозяев: каких-то старых игрушек, одежды, украшений, обосновались нехитрые пожитки Номера Девятнадцать и его друзей. В основном, это еда, украденная из супермаркета, три разноцветные зубные щетки с динозаврами и шестилитровая пластиковая бутылка воды. Номер Девятнадцать листает черную тетрадь, ту самую, которую мы нашли на этом же чердаке только много лет спустя.

- Как ты ее достал? - спрашивает Номер Двенадцать, заглядывая внутрь.

- Я смог достать только одну, - - говорит Номер Девятнадцать. - Это пока сложно. Ты как бы путешествуешь сквозь пространство, берешь ее оттуда, и она оказывается здесь, в твоей настоящей руке. Сложно объяснить.

- А мою достанешь? У меня там рисунки были, жалко их.

- Да, - говорит Номер Девятнадцать, подумав.

- Вы вообще собираетесь слушать? - спрашивает Номер Четыре. Судя по всему, уже далеко за полночь, но мальчишки и не собираются спать. Они залезают под одеяло, и Номер Четыре достает из-под подушки старенькую, едва не разваливающуюся книгу. Почти стершиеся буквы на обложке, которые я вижу, только опустившись на колени рядом с Номером Четыре гласят: "Смерть Артура" за авторством Томаса Мэлори. Шрифт старый, заглавие высокопарное, наверное, книга тоже досталась мальчикам в наследство от предыдущих хозяев.

Номер Четыре открывает книгу на середине, достает из-под подушки фонарик и включает его, пальцем водит по строчкам, пока не находит место, где остановился, а потом начинает читать. Он бледный и голос у него слабый, но он крепнет в процессе, как будто рассказывая друзьям историю, Номер Четыре становится чуть более живым:

- Сэр Гавейн и сэр Ивейн подъехали к ним, приветствовали их и спросили, отчего такое надругательство учиняют они над щитом.

- Сэр, - отвечали девушки, - мы вам все объясним. Есть такой рыцарь в нашей земле - ему как раз и принадлежит этот белый щит, - он доблестен и искусен в бою, но ненавидит всех дам и девиц. И вот поэтому мы учиняем надругательство над его щитом.

- Вот что я вам скажу, - сказал сэр Гавейн. - Не к лицу славному рыцарю презирать дам и девиц; но, может быть, ненавидя вас, он имеет на то причину, а может быть, он любит и любим где-нибудь в другой стороне, раз уж он такой доблестный рыцарь, как вы говорите. А как его имя?