Дом мы покидали редко. Разве что когда уходили в детсад, позже в школу, или когда уезжали в отпуск. Это всегда было неожиданностью, хотя мы ждали этого прекрасного момента еще с зимы. Но вдруг родители приходили раньше времени с работы и заявляли, что сегодня едем в отпуск. За малостью лет я был освобожден от сборов и только путался под ногами. Потом подъезжала машина, обычно "Волга", и мы катились на вокзал. Часто в аэропорт. Поездом было тоже интересно ехать. Мы с сестрой искренне удивлялись самым разным цветам мороженого, которое отец покупал на всех остановках. Особенно нравились синие, белые и красные огоньки, мелькавшие за окном в темноте. Путь наш лежал в Очаков, на последнее место службы отца и где оставались его сослуживцы. Очаков неизменно оставлял самые солнечные воспоминания. В отличие от Евпатории, куда нас занесло однажды, так сказать, для разнообразия. Евпатория не понравилась сразу и навсегда. Причин тому было множество. Во-первых, мы взяли с собой Людку из восьмой квартиры. Она оказалась мямлей и по каждому поводу ныла. Дома она годилась на роль невесты, но на отдыхе была невыносима. Во-вторых, в Евпатории я впервые увидел реактивные самолеты и они меня страшно испугали. Представьте, я, ничего не подозревая, гулял среди цветов и кипарисов во дворе, как, вдруг, раздался сильный свистящий шум, и над крышами промчалась тройка МИГ-15, дребезжа каким-то металлом внутри двигателей. Я бросился в дом ища защиты, весь в слезах и истерично крича: "война, началась война!". Для меня, четырех лет от роду, реактивная авиация была слишком большим испытанием. В-третьих, на пляже и в городе было полно детей инвалидов, Евпатория считалась курортом именно для них. Зрелище увечных детей оказывало мрачное воздействие. В-четвертых, дети эти постоянно терялись и гнусавый голос репродуктора бесконечно повторял: "потерялась девочка Надя, родителей просят подойти к спасательной станции, потерялся мальчик Сережа, родителей ждут на спасательной станции". В-пятых, в Евпатории нечего было есть. Это в то время, когда родители перенесшие голод, пичкали своих деток с утра до вечера, а самый популярный вопрос знакомых, звучал так: "где отдыхал? На сколько поправился?" И тут малюсенькие невкусные порции и отсутствие доппайка в виде рыночной еды, никакой рыбы, никакого мяса! В один голос мы заявили, что хотим в наш Очаков, даже согласны на обеды в кафе "Чайка", только бы отсюда уехать. Поскольку мы все были единодушно против Евпатории, на третий или четвертый день собравшись, очутились на пароходе в Одессу. И это было в-шестых, почему никогда нас больше не тянуло в Евпаторию. Пароход грузился весь день и отошел от пристани только в сумерках. Только мы расположились в каютах, только начали знакомиться с окружающим пространством и пытаться открыть иллюминатор, нас стали грызть блохи и клопы, чего мы не видели за всю свою жизнь. Вдобавок ко всему, не успели мы поужинать, как раздалась пронзительная сирена, сигнал тревоги. В панике все бросились на верхнюю палубу, в коридорах толчея, дети плачут, взрослые в истерике. На палубе капитан объявил, что это была учебная тревога, чтобы все знали как себя вести в случае настоящей, как надеть спасательный жилет, куда выходить на палубу. Кое-кто хотел набить ему морду, а может и набил, не помню, меня отвлекала продолжающаяся паника, только обратно в каюту мы решительно отказались следовать, расположившись в шезлонгах на палубе. Я угрелся и уснул, а когда окончательно проснулся, оказалось, мы уже были на берегу в славном городе Одессе. И вы хотите, чтобы мы хоть раз еще побывали в Евпатории? Да ни за что на свете! Из Одессы в Очаков летал маленький самолетишка Ан-2, и это тоже было мучением, поскольку кроме гигиенического пакета я ничего не видел и ничего не помнил. Зато в Очакове...
Очаков моего детства был большей частью одноэтажным. От Слободки до Черноморки все знали единственную трехэтажку - казарму военных моряков. Напротив нее мы и жили. Каждый день дорога на море дарила новые названия и подробности событий давно минувших лет.
- А что это за дом?
- Это дом офицеров.
- Они тут живут?
- Нет, это как клуб. Они тут встречаются.
- И папа тут встречался?
- Когда тут служил - встречался.
- А что там написано на стене?
- Написано, что здесь судили лейтенанта Шмидта.
- А за что его судили?
- За то, что поднял восстание на своем судне.
- А это какая улица?
- Чижикова.
- А кто такой Чижиков?
- Революционер.
- А кому этот памятник?
- Суворову.
- А что кричит Суворов?
- Он кричит: "На турка!"
Это был тот прелестный возраст, когда тебе все интересно. И Чижиков, и Хоста Хетагуров, и почему судили Шмидта здесь, а расстреляли там, на Березани. И многое, многое другое.
Например, музей.
- А куда мы идем?
- В музей.
- А что мы там будем делать?
- Смотреть ротозеев.
- А кто такие ротозеи?
- А посмотришь в музее, они там.
Мы были едва ли не единственными посетителями. Нам позволялось все. Буквально ВСЁ!