Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Многие люди в своих суждениях о характере Гитлера забывают, что он совершенно не втискивался в четырехэлементную классификацию личностных типов Альбрехта Дюрера: сангвиник, меланхолик, холерик и флегматик. У него были свойства медиума, который впитывал и, пропуская сквозь себя, давал выражение страхам, амбициям и чувствам всего немецкого народа. Ни одна сторона его темперамента не была развита настолько, чтобы ее можно было использовать в качестве канала для влияния на его разум. Он мог часами ползать, как крокодил, дремлющий в нильском иле, или сидеть, как паук, неподвижно в центре своей паутины. Он грыз ногти, скучающе смотрел в пустоту и иногда что-то насвистывал. Как только к его компании присоединялся какой-либо интересный человек, а какое-то время он никого заранее не считал неинтересным, можно было наблюдать, как его внутренние механизмы мобилизуются. Непродолжительное время он испускал и принимал локационные волны, которые позволяли ему составить четкую картину желаний и чувств своего собеседника. Маятник общения начинал качаться быстрее, человек словно оказывался под гипнозом и начинал ощущать безграничную симпатию и понимание со стороны Гитлера. Гитлер обладал самым выдающимся умением убеждать любого мужчину или женщину, какое я когда-либо видел, и было практически невозможно не попасться в его сети.

Принято считать, что Гитлер со всеми общался, как будто был на массовом собрании. Это правда только отчасти. В основном это касается периода после 1932 года, когда на своих выступлениях он начал использовать микрофон. Он становился пьян от металлического грохота своего голоса, который, конечно, уже не был его собственным голосом. Динамики усиливают громкость человеческой речи, но делают ее абсолютно ненатуральной, похожей на гул жабы. Когда он пришел к власти, окончательное обожествление культа Фюрера напитало его паранойю до такой степени, что с ним стало совершенно невозможно вести разговор на равных.

Однако все это было не так в начале, когда у него еще была способность общаться с людьми как с отдельными личностями и пробуждать в них убеждение, что он обращается к их лучшим чувствам.

Его силой была сила речи. Он считал, что если говорить достаточно долго и страстно, повторять свои аргументы десятки раз и десятками различных способов, то больше не останется препятствий, человеческих или технических, которые нельзя было бы преодолеть. Нацистское движение было движением ораторов, за исключением необходимых администраторов, вроде Гиммлера и Бормана, и Гитлер оценивал полезность человека пропорционально его способности довести толпу людей до состояния массовой истерии. Все, кто таким даром не обладал, всегда оставались на второстепенных ролях. Он считал, что весь мир лишь немногим больше пивной «Хофбройхаус» или Дворца спорта в Берлине и в конечном счете с ним можно обращаться теми же методами. Он, как хамелеон, обладал способностью отражать желания масс, а их посыл передавался ему не в виде речи, но с помощью каких-то других вибраций, на которые он мог настроиться. Возможно, это было одной из причин его полнейшего презрения к иностранным языкам и необходимости их изучать и понимать. Он разговаривал с иностранцем, а переводчик переводил его слова, но его способности медиума, казалось, работали одинаково хорошо и в арабском языке, и на хинди.

Помню, в 1923 году, когда я, видимо, находился к нему ближе, чем когда-либо, он однажды рассказал мне о главном воззвании к людям, воззвании, которое потом привело его к власти. Только затем, чтобы провозглашаемые идеалы были разрушены властью, которая его уничтожила. «Когда я говорю с людьми, – сказал он, – особенно с не входящими в партию или с теми, кто собирается порвать с нами по той или иной причине, я всегда говорю так, будто с их решением связана судьба нации. Что они могут показать пример многим, кто последует за нами. Разумеется, это означает взывать к их тщеславию и амбициям, но, когда я подведу их к этой точке, остальное уже просто.