Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Другой моей проблемой были упорные слухи в мировой прессе о существовании политического завещания Гинденбурга и предполагаемого стремления Гитлера его уничтожить. Я сообщил об этом Гитлеру, Герингу и Геббельсу за вечерним чаем в саду канцелярии. Гитлер напрягся. «Скажите своим зарубежным друзьям подождать, пока документ не будет опубликован официально», – сказал он. «Они предполагают, что текст будет подделан», – ответил я. «Меня не волнует мнение своры лжецов», – закричал Гитлер. «Единственный способ успокоить их, – вмешался я, – сфотографировать завещание и распространить копии. Дайте мне его на полчаса, и я смогу это сделать в филиале нашей семейной фирмы в Берлине». Гитлер посмотрел на меня с сожалением. «Удивительные мысли приходят вам в голову, мистер Ханфштангль», – по его тону я понял, что что-то не так. Готов поклясться, что на лицах Геринга и Геббельса промелькнула ухмылка. Через день или два на обеде в канцелярии тема завещания была поднята снова. У меня было ощущение, что их планы реализуются не совсем гладко, но мои возражения были бесцеремонно пресечены Гитлером, который повернулся ко мне и резко сказал: «Дорогой мой Ханфштангль, это не шутки. Если тут что-то пойдет не так, они вздернут не только нас, но и вас за компанию». Им требовалось время, и, конечно, они его использовали эффективно. Приемлемая часть завещания была триумфально представлена прямо перед референдумом, который подтвердил передачу Гитлеру высшей власти, а по радио крутили выступление Оскара Гинденбурга, где он говорил, что это было желанием его отца. С Геббельсом на посту руководителя министерства непрерывной революции ничто не стояло на пути Гитлера к реализации его параноидальных кошмаров.

Я угрюмо продолжал посещать дневные заседания в канцелярии, но уже наступил тот момент, когда Гитлер часто даже не здоровался со мной. Та наша последняя ссора с ним была несерьезной по поводу, но фундаментальной по существу. Корнями она уходит в тот самый вечер, когда я впервые увидел его и сразу же невзлюбил одного из членов его окружения. То был нерешительный человек, который позже назначал руководителей на многие незначительные посты в партии. Наши пути пересекались несколько раз, но, когда после прихода Гитлера к власти он попытался добиться для себе более влиятельного положения, я получил доступ к его полицейскому досье и показал его Герингу, который не просто отклонил назначение, но и арестовал его. В конечном счете этот человек сбежал за границу, и как-то за обедом в канцелярии речь зашла об сфере его деятельности.

Гитлер сидел через два человека от меня. К тому времени чаша моего терпения была полна. «Вот видите, герр Гитлер, – сказал я, – я предупреждал вас последние одиннадцать лет о людях такого типа вокруг вас». Потом я остановился на некоторых деталях из полицейского досье, которое я изучил очень хорошо. «Получая слишком большую свободу, такие люди бросают тень на все движение. Как вы думаете, почему о нас сложилось плохое мнение?» Гитлер побагровел от ярости. «Это все ваша вина, Ханфштангль, – отрезал он. – Вам следовало обращаться с ним гораздо более дипломатично». Я вышел из себя. «Как, по-вашему, с людьми такого рода можно дипломатично обращаться?» – спросил я. Обстановка становилась очень неловкой и неприятной. Гитлер попытался выкрутиться, предположив, что в полицейское досье попали данные о другом человеке. «Я еще раз возьму эти записи и покажу их вам, – возразил я. – Эти факты касаются его одного, и все об этом знают». Обед был испорчен, и все стали гадать, что произойдет дальше. Я занимался тем, что снова собирал вместе все материалы, и некоторое время эта тема не поднималась. Через два или три дня я обедал в канцелярии, и, когда мы расселись вокруг Гитлера, он внезапно сказал: «Ханфштангль, spielen Sie das Ding da von Ihnen – Сыграйте эту вашу вещь». «Какую именно?» – спросил я в замешательстве. «Ваш похоронный марш», – ответил он. Не так давно его играли многочисленные оркестры на съезде партии в Нюрнберге. Это странно, подумал я с плохими предчувствиями. Я сыграл его, и он довольно сдержанно поблагодарил меня. Как бы мелодраматично это ни звучало, это был последний раз, когда я его видел.

Через день или два я принес документы из полиции и положил их на стол Брукнера. Он прокашлялся и сказал мне несколько смущенно: «Это дело расследуется. Фюрер хочет, чтобы вы не приходили сюда в следующую неделю или две, пока не будет принято решение». Позже я узнал, что, когда эти материалы попали на стол Гитлеру и ему сообщили, что это за документы, он смахнул их со стола в ярости и закричал: «Я больше никогда не желаю слышать об этом деле». Те две недели обернулись двумя годами, после чего мне пришлось бежать, чтобы спасти свою жизнь.