Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Выглядело это так, как будто я вывел пообедать свою уборщицу. Мать была робкой и смущенной, хотя дочь вела себя вполне смело и мило. Одеты они были в дешевую, неопределенного вида одежду, но я все-таки подумал, что мне удастся привлечь их на свою сторону, и пригласил Гели составить мне компанию и сходить на концерт. Это была какая-то второсортная оперетта, толстый тенор, который пел скверную нескладную балладу о том, «кто будет рыдать, когда мы расстанемся, и другой уж нашел путь к твоему сердцу», или что-то в этом роде. Это было именно то развлечение, которое пришлось по душе среднему уму Гели. Я подумал: вот мы, прошедшие через все события на Фельдернхалле, а вот племянница Гитлера, хлопающая в ладоши этой чепухе.

Худшим моментом моего пребывания в Австрии стала встреча с моим старым другом, гравером Луиджи Казимиром. Не то чтобы мне было неприятно его видеть: все-таки он мог сообщить мне вести из дома и передать весточку от меня. Однако я жил в Австрии, скрываясь под именем Георг Вагнер, и, когда на публике в ресторане он стал громко называть меня «Путци», я прошептал ему: «Луиджи, во имя неба, перестань называть меня Путци, зови Георгом. Пока я здесь, меня зовут Георг Вагнер». Он в ужасе посмотрел на меня. «Господи, дружище, – сказал он, – это же тот тип, который делал фальшивые двадцатифунтовые банкноты. Полиция ищет его повсюду. В десятке европейских стран издан соответствующий приказ немедленно его арестовать». Вот что случается, если ты поклонник Вагнера.

Я тайно вернулся в Германию, чтобы провести Рождество со своей семьей. Мне пришлось пройти по туннелю с одноколейной железной дорогой под названием «Висящий камень» рядом с Берхтесгаденом. Весьма рискованное мероприятие, потому что приходилось бегать между поездами, проезжавшими в обе стороны. В этом путешествии было гораздо больше риска, чем я думал, потому что десять лет спустя мне удалось просмотреть свое полицейское досье, где я обнаружил приказ немедленно меня арестовать, как только я пересеку границу. Я отрастил пышные бакенбарды в стиле Франца-Иосифа, носил темные очки и ходил прихрамывая. Довольно странно, но никто меня не узнал, даже когда я зашел в здание Beobachter и поговорил с парой водителей. Газета, конечно, была закрыта. К тому времени, когда Гитлер предстал перед судом, приказ на мой арест был аннулирован, и я мог снова свободно передвигаться.

Находясь под стражей в Ландсберге, Гитлер, как парни из «Шинн Фейн», попытался объявить голодовку. Он отказывался разговаривать с охраной или с кем-либо из своих товарищей, поэтому Родер, его адвокат, связался с моей женой. Она послала ему записку, в которой говорила, что спасла его от самоубийства не для того, чтобы он уморил себя голодом, и что именно на это рассчитывали его злейшие враги. Ее совет заставил Гитлера передумать. Он восторгался ею, и появление в Уффинге после путча, видимо, было частью какого-то подсознательного желания найти помощь у женщины, образ которой был так схож с его подавленными страстями. Опять же, после крушения всего, что он создал, дом в Уффинге, должно быть, обладал для него аурой экстерриториального убежища.

Я посещал Гитлера пару раз в заключении: первый раз, когда его вернули в камеру при здании суда на Блютенбургштрассе во время процесса, а затем в Ландсберге – после вынесения приговора. Я даже взял маленького Эгона с собой на Блютенбургштрассе, чем очень обрадовал Гитлера. «Очень рад вас видеть, Ханфштангль, – сказал он и добавил: – А вот и маленький Эгон», – обращаясь к мальчику, стоя на одном колене и предлагая выбрать какие-нибудь конфеты или пирожные, которые посылали ему сочувствующие. У Гитлера была та исключительная черта мгновенно завоевывать любовь детей, и мой сын его обожал.

«Мне очень жаль, что все случилось в Уффинге, – сказал он. – Я понятия не имел, что ваша жена беременна, и все это оказалось очень глупой затеей». Гитлер выглядел хорошо и был полон уверенности относительно результата суда. «Да и что они могут мне сделать? – сказал он. – Все, что мне нужно, это сказать кое-что из того, что я знаю о фон Лоссове, и вся эта история закончится». Это было несколько самоуверенно, но несмотря на то, что его осудили на пять лет, он превратил суд в свой триумф, выставив Кара, Лоссова и компанию в таком глупом свете, что практически полностью восстановил свой престиж в Мюнхене. Его козырем было то, что он знал о тайных планах Лоссова и Кара, в исполнении которых многие люди из властных структур, и в Берлине и за границей, были крайне заинтересованы. Эта угроза всю дорогу висела над головами его неуверенных обвинителей, и финальный приговор стал скорее своего рода компромиссом. С самого начала было ясно, что Гитлер не будет отбывать этот срок целиком.