Он завоевал совершенно удивительную власть над служащими и охранниками в Ландсберге. Тюремщики даже говорили «Хайль Гитлер!», заходя к нему в камеру. Во многом это произошло благодаря его исключительному магнетизму и политическому мученичеству, которому симпатизировали люди из самых разных слоев общества. Его держали на привилегированном положении, что включало возможность получать с воли продуктовые передачи, и это еще раз давало ему возможность управлять своими охранниками. Было очень просто сказать «возьмите эту коробку конфет домой в подарок вашей жене», когда у него было практически неограниченное количество таких коробок. У него и Гесса были скорее не камеры, а небольшие квартиры из нескольких комнат. Они выглядели как магазин деликатесов. Взяв все, что находилось у них в камерах, можно было открыть цветочный, фруктовый или винный магазинчик. Люди слали подарки со всей Германии, и Гитлер заметно располнел. Одним из самых щедрых дарителей была фрау Брукман, продукты и деньги отправляли Зигфрид и Винифред Вагнер, которые в 1924 году снова открыли фестиваль в Байройте и собирали посылки среди своих друзей для политических заключенных в Ландсберге. Винифред Вагнер – это еще одна женщина, которую я уже упоминал в связи с Гитлером, однако опять же она была старше его, как мать, которая находила отдушину, заботясь о нем, как о своем протеже.
«Вам точно нужно заняться гимнастикой или спортом в этой тюрьме», – сказал я ему. «Нет, – ответил Гитлер, и этот ответ очень хорошо отражал его склад ума, – я этим не занимаюсь. Это будет плохо для дисциплины, если я начну заниматься физическими упражнениями. Лидер не может позволить себе быть побежденным в играх». На столе лежали вестфальские окорока, пирожные, бренди и все, что только можно было себе представить. Выглядело это как тщательно снаряженная экспедиция на Южный полюс. «Если вы не будете за собой следить, то растолстеете, как Вальтершпиль (огромный владелец отеля „Четыре сезона“)», – сказал я ему. «Нет, – настаивал он. – Я всегда буду в состоянии сбросить лишний вес, выступая с речами».
Зигфрид Вагнер (1869–1930) – немецкий дирижёр и композитор. Сын композитора Рихарда Вагнера и его второй супруги Козимы, внук Ференца Листа. В 1908–1930 годах был руководителем вагнеровского фестиваля в Байройте
Я принес с собой пару книг издательства Ханфштанглей с репродукциями старых мастеров из коллекций мюнхенской Пинакотеки и Дрезденской галереи, которые он принял с некоторым недовольством. Последний выпуск немецкого сатирического еженедельника Simplicissimus поднял ему настроение гораздо сильнее. На первой странице была цветная карикатура с изображением Гитлера, въезжающего в Берлин на белом коне, окруженного поклонниками, выглядевшего почти как сэр Галахад. «Вот, смотрите, они могут смеяться, но я еще туда войду», – сказал он обрадованно, хотя в то время настроение у него было не самое оптимистичное. «Что говорят люди в Мюнхене?» – интересовался он у меня. Я рассказал ему, что настроения все еще сильно склонялись к парламентской монархии, что-то наподобие режима Хорти в Венгрии, и что если Руппрехт поддержит эту идею, то добиться установления этой формы правления будет совсем не сложно.
Гесс терпеть не мог мои визиты и с большим недовольством уходил с половины Гитлера, когда я разговаривал с ним. Это был период наибольшего и самого продолжительного влияния Гесса, когда он помог Гитлеру сформировать свои идеи для «Моей борьбы». Гесс был еще одним свистуном типа Розенберга, только к повадкам последнего у Гесса добавлялась раздражающая привычка по-дурацки обращаться со стулом. Он сидел на нем задом наперед, пропуская спинку между ног, сидел на спинке, качался на ножке, как акробат-любитель, пытающийся произвести впечатление. Он не мог выносить, видя, как Гитлеру представляют взгляд на вещи, отличный от его собственного, и поэтому всячески пытался отвлекать внимание. Все, что умел Гесс, это говорить запоминающимися штампами. «Мы должны научиться быть более брутальными в своих методах. Это единственный способ обращаться с нашими врагами, – вещал он. – Немного больше жестких шагов, и события в „Бюргерброй“ закончились бы иначе». Он любил это словечко, «брутальный», которое на немецком произносится с вибрирующей «б» и одинаковым ударением на обоих слогах, и Гитлеру, казалось, тоже нравилось его звучание. Было видно, как он оживляется, рыча это слово по подсказке Гесса. В тот период между этими двумя была очень тесная связь, тогда я первый раз услышал, как они обращаются друг к другу на ты, хотя впоследствии на публике они этого избегали. Я слышал, что на ты Гитлер обращался еще только к Дрекслеру и Экарту, а также к паре старых армейских товарищей. Так попробовал говорить Рем, но в ответ ему «ты» никогда не звучало, хотя, кажется, и не разочаровало его.