Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Более опасным было намерение Людендорфа сосредоточить контроль за националистическими группами в своих руках и воспользоваться отсутствием Гитлера, чтобы нейтрализовать его окончательно. Чтобы достичь этого и привести запрещенную, но все еще функционирующую нацистскую партию под свои знамена, он призвал Грегора Штрассера стать ее организатором и политическим лидером. Я был мало знаком со Штрассером, державшим аптеку в Ландшуте, где он организовал небольшой батальон СА, который оказался намного более дисциплинированным и эффективным, чем группы в Мюнхене. Штрассер был талантливым организатором и сыграл важную, но относительно нейтральную роль в последующие годы. Штрассер и Людендорф вдвоем заручились поддержкой Розенберга, номинального преемника Гитлера, но это только ускорило раскол партии, поскольку антирозенбергская группа, ведомая тремя номинальными соруководителями, набирала силу.

Эрих Фридрих Вильгельм Людендорф (1865–1937) – немецкий генерал пехоты. Автор концепции «тотальной войны», которую он изложил в конце своей жизни в книге «Тотальная война». С начала Первой мировой войны – начальник штаба у Гинденбурга, вместе с последним получил общенациональную известность после победы под Танненбергом; с августа 1916 года – фактически руководил всеми операциями германской армии. После окончания войны близко сошёлся с Гитлером, принимал участие в Пивном путче, но вскоре разочаровался в нацистах и перестал участвовать в политической жизни в 1928 году

Я был практически на постоянной связи с Гитлером через Родера и помогал ему быть в курсе всех интриг в партии. Мне стало понятно, что уличные марши и демонстрации не достигнут никакого результата, и, выступая за действия, которые приведут нас в парламент, я, как обычно, оказался в оппозиции Розенбергу. У меня не было уверенности в способностях других лидеров партии, поэтому я продолжал настаивать, что если возрожденное движение и сможет чего-то достичь, то только под руководством Гитлера. Я не смог предотвратить один мерзкий поступок Розенберга, когда он убрал Геринга из списков партии, что мне показалось чудовищной низостью со стороны человека, который после той катавасии вышел сухим из воды.

Гитлеру стало ясно, что он не может контролировать все эти маневры из своей уютной камеры, и в июле он передал письмо, в котором официально отмежевывался от междоусобной борьбы и уходил в отставку с поста лидера партии. Здравая политическая интуиция подсказала ему, что наилучшим выходом будет позволить этим разрозненным группам передраться друг с другом и пока не привлекать слишком пристальное внимание к своей персоне. Политическую власть захватило умеренное правительство Баварской народной партии под руководством доктора Генриха Гельда, а фон Лоссова заменил генерал Крессенштайн. В то время даже серьезно рассматривался вопрос об экстрадиции Гитлера на его родину в Австрию после освобождения. Сегодня мы знаем, что он не был репатриирован только потому, что австрийское правительство не захотело его принять. Ко времени выхода Гитлера из тюрьмы события в партии прошли полный круг, и он был провозглашен единственным человеком, который в состоянии собрать рассыпавшиеся осколки воедино. С того времени его положение никогда серьезно не оспаривалось.

В день, когда Гитлер вышел из Ландсберга, он прибыл в мой мюнхенский дом на Пинценауэрштрассе на тихий праздничный ужин. Приглашение было передано через Родера. Между делом я получил последний платеж по ликвидированным активам Ханфштанглей в Америке и смог купить симпатичный дом в квартале Герцог-парка. В нем была большая студия, много шарма, и спустя все эти годы я снова здесь живу, хотя мы значительно перестроили дом, так что студии больше нет.

Он приехал примерно в половине седьмого, в коротком синем саржевом костюме, которым так гордился, с туго натянутыми на пуговицах лацканами из-за набранного им в Ландсберге веса. Эгон и я приветствовали его у входа. «Я так рад видеть вас снова, дядя Дольф», – сказал он, а Гитлер взял его за руку, и мы пошли по коридору. У меня в студии стоял большой концертный рояль, и прежде чем я успел сказать что-нибудь забавное или как-то еще проявить свое гостеприимство, Гитлер, казавшийся напряженным и разбитым, сказал мне практически умоляюще: «Ханфштангль, сыграйте мне „Liebestod“». Эту прелюдию я играл так часто, что уселся и отыграл эту потрясающую вещь из «Тристана и Изольды» со всеми листовскими украшательствами, и, кажется, это сработало. Гитлер расслабился. Вошла моя жена, и он был с ней очарователен, снова извинялся за ту сцену в Уффинге годом ранее и мурлыкал песенки нашей дочке Герте. В своей странной разочарованности он словно завидовал мне, что у меня такая привлекательная жена.