Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Я чувствовал, что Гитлер – человек типа «ни то ни се», и не полностью гомосексуальный, и не полностью гетеросексуальный. Мне казалось, что каким-то образом сама неопределенность его прошлого, само умение оставаться на плаву в любой ситуации и его интуитивный дар всегда быть выше мелких персональных распрей его сторонников – все это являлось отражением его сексуальной изоляции. О нем совершенно нельзя было что-либо сказать наверняка, он был весь какой-то расплывчатый, без корней, неуловимый и серединный. Вокруг него были люди с отвратительными наклонностями: от Рема с Хайнсом, с одной стороны, до Розенберга – с другой, и, казалось, он не испытывает никакого морального отторжения их поведения. Эрнст, еще один гомосексуалист из лидеров СА, в тридцатых годах как-то намекнул, что ему хватает нескольких слов, чтобы успокоить Гитлера, когда по политическим соображениям тот начинал жаловаться на поведение Рема. Возможно, именно поэтому он тоже был расстрелян.

Наблюдая за Гитлером и разговаривая с окружающими его людьми, я твердо убедился в том, что он импотент подавленного, мастурбирующего типа. Если воспользоваться научным жаргоном, он страдал эдиповым комплексом, который часто приводит именно к этому. Он ненавидел своего отца, глупого, мелочного, жестокого, ничтожного провинциального таможенного инспектора, и обожал свою мать. Подавленная гомосексуальность Гитлера, возможно, сформировалась тогда, когда он подхватил сифилис в Вене, примерно в 1908 году. С того времени, как мы познакомились, не думаю, что у него были какие-либо нормальные сексуальные отношения с женщинами. Возможно, у него отсутствовала нормальная реакция на их физическую близость. В свое время его стали связывать с разными женщинами, а историю с его племянницей, Гели Раубаль, необходимо рассмотреть подробно, потому что, по моему мнению, она стала психологической поворотной точкой самого зловещего рода. Его эротизм всегда был платоническим и никогда – плотским. Мужчина-импотент с огромной нервной энергией, Гитлер нуждался в каком-то снятии своего напряжения. Он был садистом и мазохистом, но в сумерках своей сексуальной жизни никогда не находил физической разрядки, которой иногда достигают подобные несчастные, часто в силу обстоятельств или из-за повышенного внимания какого-то конкретного человека. В своих отношениях с женщинами Гитлеру приходилось создавать драматический образ самого себя, как он драматизировал себя в отношениях со всем остальным миром. Думаю, его можно назвать бесплодным героем.

Некоторая часть его неопределенной и странной сексуальной природы реагировала на присутствие Гесса, изысканного, но довольно скованного молодого человека, когда они были заключенными в Ландсберге. Меня не особо волновала нравственная сторона вопроса, но эта странная и спорная внутренняя связь влияла на сознание Гитлера, который еще больше заразился узколобыми, ограниченными доктринами кружка Гесса – Хаусхофера с их прояпонскими и антиамериканскими заблуждениями, и мне с моими друзьями так и не удалось развенчать эти заблуждения.

Глупо строить домыслы о том, что случилось бы, если события приняли другой оборот, но в некотором роде жаль, что этот путч не увенчался хоть скромным успехом. Он бы не зашел слишком далеко и имел не много последствий, за исключением утверждения территориальной целостности Германии, которая в то время находилась в большой опасности, учитывая буйствующий сепаратизм Рура и Баварии. Гитлер стал бы тогда единственным лидером, а в 1923 году десяти тысячам коричневорубашечников нашлось бы какое-нибудь мирное место в более организованном обществе. Вместо этого в 1933 году, в период тяжелейшей экономической депрессии, с какой когда-либо сталкивалась европейская страна, он повел за собой два миллиона штурмовиков, которые поддержали его собственные предрассудки.

Когда наступил вечер, позвонил наш друг художник (он был другом Зорна и Сарджента) и сказал: «Он у вас, не так ли?» Весь Мюнхен сгорал от любопытства, желая знать, где скрылся Гитлер, поэтому мне пришлось пригласить его к нам. Он представлял собой любопытную смесь английского городского гуляки и чистокровного американца. Он начал ободрять Гитлера, говоря, как тот сможет теперь начать все заново, как велики были его шансы и так далее. После этой речи Гитлер опять впал в свое скромное состояние. «Ach, Herr Professor, – сказал он (у него все еще был неловкий буржуазный комплекс обращаться к любому человеку, упоминая его образование и титул), – все это хорошие советы, но вы никогда не должны забывать, как трудно для человека без имени и фамилии или академических достижений добиться положения, когда его имя будут отождествлять с целой политической программой. Вы недооцениваете всю тяжесть скрытой работы». И, повернувшись ко мне, добавил: «Несмотря на все, Ханфштангль, этот путч был полезен хотя бы потому, что теперь никто не сможет сказать, что я неизвестен, а это дает нам базу для того, чтобы начать все снова».