Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

И новому гостю он стал долго объяснять причины организации путча: надвигающаяся угроза сепаратистских настроений, дезорганизация и разобщенность, необходимость восстановления немецкой гордости и престижа и, наконец, подходя к главному, практически про себя: «Что еще можно было сделать? Beobachter была практически в руках подписчиков, и у нас не было денег. В партии просто не осталось денег. Что еще мы могли сделать? Мы должны были что-то предпринять». Он посмотрел на мою жену: «Все, что случилось, оказалось сплошным разочарованием, дорогая фрау Ханфштангль, но в следующий раз, обещаю вам, я не сорвусь с каната».

Глава 7 Гитлер и Генрих VIII

Второе издание «Моей борьбы». – Никаких вальсов для фюрера. – Людендорфа в президенты. – Возвращение Розенберга. – Отказ от путешествия по миру. – Экзекуторская в Тауэре. – Гитлер на коленях. – Вынужденная выплата долга

Несколько недель Гитлер, казалось, пытался сориентироваться в политической ситуации. Он еще раз зашел к нам перед Новым годом, и я внушил ему необходимость установить какие-то отношения с Генрихом Гельдом, главой Баварского правительства. «Если вы не убедите его, что партия стала более умеренной в своих взглядах, они просто запретят ее от греха подальше, – сказал я ему. – Вы не должны забывать, что Бавария в большинстве своем католическая. Вы никогда ничего не добьетесь, постоянно оскорбляя верующих или позволив Розенбергу опять распуститься со своими диатрибами в газетах. Вы разошлись с Людендорфом, и, если теперь удастся убедить Гельда в ваших благих намерениях, это произведет очень положительное впечатление». Несколько дней спустя Гитлер, к моему удивлению, снова зашел и сказал, что он действительно встречался с Гельдом, имел с ним дружескую получасовую беседу и надеется теперь на лучшее. По-видимому, он был исключительно убедителен, потому что через пару месяцев ему официально разрешили зарегистрировать партию снова.

У меня был небольшой кабинет в доме на Пинценауэр, где я обычно работал. Там не было центрального отопления, а отапливать большой кабинет было очень дорого, поэтому большую часть времени я проводил в этом закутке. Он был заполнен книгами. Я повесил там несколько картин и фотографий. Среди них и портрет Муссолини, который находился там скорее в качестве предостережения, с его выкаченными глазами, как у переигрывающего актера в роли Отелло. Этот портрет ясно говорил, что его заявлении о ломбардском происхождении – полная чушь. Видно было, что на две трети он мавр. Там же висела ханфштанглевская репродукция «Подсолнухов» Ван Гога. Я против воли своего брата настоял, чтобы он включил эту картину в свой каталог. Возможно, я несколько опередил вкусы общества, однако в последующие годы она стала одной из самых популярных репродукций и продавалась огромными тиражами. Гитлеру она не нравилась. «Слишком кричащие краски, с моей точки зрения», – заметил он, но ему нравился портрет Муссолини и еще одна фотография – с дирижирующим Тосканини.

Однажды днем к нам туда зашел Рем. Я пригласил его вместе с Гитлером, чтобы увести от своих приятелей из кафе. «Это настоящая голова императора, – сказал Гитлер, показывая на изображение Муссолини. – Он выглядит как Тиберий на одном из бюстов в музее Ватикана». Рем был впечатлен гораздо меньше. «Mein lieber Adolf, – сказал он со своим сильным баварским акцентом, – этот человек выглядит как эфиоп. Вам никогда не удастся сделать из меня фашиста. Я останусь тем, кем был всегда, – баварским монархистом». Я взглянул на него, но непохоже было, что он шутит, и я навсегда запомнил эту его фразу. Позлее наступит день, когда я гадал, а помнит ли ее и Гитлер.