Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Он в то время уже очевидно стал расточительным: в отеле «Хауф», где мы останавливались, я считал себя чрезвычайно щедрым, отдавая горничной около 20 процентов на чаевые, примерно три марки, но видел, как Гитлер дает ей десять марок. В наших с ним разъездах он всегда давал в три или четыре раза больше, чем принято, и заявлял, что это производит крайне положительный эффект, потому что обслуга хвасталась деньгами на кухне, а иногда даже просила дать автограф. Тогда в Лейпциге я впервые осознал, что он приобрел серьезную поддержку среди немецкой аристократии. Если я ничего не путаю, там были князь цу Вид со своей очаровательной женой и разные другие люди, приходившие поздними вечерами для обсуждения актуальных вопросов, и в этом я видел только положительные моменты. Это были люди из правильного общества, и, если бы политическая ситуация развивалась так и дальше, они могли бы оказать сдерживающее влияние на Гитлера.

Со своей властью и положением, которые вдруг выросли сверх меры, Гитлер набирал себе команду для предстоящей борьбы. Два или три года части СА находились под командованием капитана Пфеффера, но Гитлера не устраивало, как тот ими управлял. Эти части были достаточно военизированными, старые члены Добровольческих бригад на подчиненных должностях все еще считали, что все, что от них требуется, это поддерживать окопный дух товарищества. Возникло даже движение за замену австрийской горной фуражки на круглый прусский солдатский шлем, но вместо этого был найден любопытный компромисс в виде головного убора, выглядевшего удивительным образом похожим на кепи французской армии. Пфеффер служил солдатом в Эльзас-Лотарингии, и это было его идеей. Тем не менее Гитлер хотел, чтобы СА развивались в национальных масштабах в качестве политического оружия, и снова обратился к одному из лучших своих организаторов, Эрнсту Рему, который в то время служил наемником в боливийской армии.

К тому времени тот окончательно сменил свою сексуальную ориентацию, хотя не знаю, насколько об этом было известно Гитлеру, когда он посылал за ним. Сослуживцы-офицеры, знавшие Рема по войне, всегда утверждали, что тот был абсолютно нормальным, и даже описывали оргии в армейских публичных домах, в которых он принимал участие. Он точно подхватил сифилис в тот период, и, возможно, это в какой-то степени повлияло на Рема. Скандал разразился вскоре после его возвращения в октябре 1930 года. Каким-то образом в руки третьих лиц попали письма его партнеров-мужчин. Последовали обвинения. Генерал фон Эпп, который до путча Людендорфа был высокого мнения об организаторских способностях Рема, даже потребовал объяснений в связи с теми слухами и получил от Рема абсолютно лживое слово чести, что все подобные разговоры не имеют под собой никакой почвы. Позже, в 1932 году, скандал стал публичным, и, хотя его как-то удалось замять, Рем вполне открыто признавался в своем отклонении Тони Дрекслеру, а тот сообщил об этом мне. Гитлер совершенно точно никогда не имел никаких иллюзий по этому поводу, и, когда в 1934 году решил, что Рема необходимо расстрелять, его мнимый ужас был чистой воды притворством.

1 января 1931 года Коричневый дом был официально открыт в качестве штаб-квартиры партии. На третьем этаже для меня была отведена тесная комнатка, которая мне показалась весьма неудачно расположенной, потому что иностранным корреспондентам в поисках приходилось плутать по всему зданию. Моим непосредственным соседом был Генрих Гиммлер. До тридцатых годов он был лишь второстепенным нахлебником внутреннего круга нацистской партии, но Гитлер в конечном счете нашел для него место и поручил ему создание специального отдела безопасности, ответственного за свою охрану. Поначалу его рост был медленным, и лишь через некоторое время размер отдела увеличился всего до трех человек, однако позже он занимался заполнением концентрационных лагерей, и под его крылом было сформировано тридцать пять дивизий СС. Если бы кто-нибудь тогда описал мне такое развитие событий, я бы посоветовал ему обратиться к врачу.

Именно в кабинете Гиммлера я впервые увидел молодого Бальдура фон Шираха. Что подвигло его родителей дать ему такое романтическое имя, я не знаю. Но этого было достаточно, чтобы уничтожить его до конца жизни. Он говорил на действительно хорошем английском. Однажды он заявился в мой кабинет, чтобы выяснить, возьму ли я его своим секретарем, или адъютантом, как это называлось в нацистской фразеологии. Он облокотился на край моего стола, взял ручку и стал играть с ней, перекладывал с места на место другие вещи, пока мы говорили, в общем, он стал меня раздражать, и я спросил Шираха, где его учили манерам. Это стало плохим началом наших отношений: после этого он всегда плохо ко мне относился. Правда, потом он женился на Хенни Гоффман, а в свое время даже считался золотым мальчиком партии, практически наследным принцем.