Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Что касается моих номинальных обязанностей, то я был не особенно ими доволен. Гитлер так и не избавился от своих привычек со времен посиделок в кафе и своей врожденной неспособности придерживаться расписания. Я договаривался о встречах с журналистами, а он забывал об этом, или мне приходилось целый день охотиться за ним, бегая по местам, где его можно было найти. Вся его жизнь была экспромтом в стиле богемы. Гитлер обычно появлялся в Коричневом доме в одиннадцать или двенадцать часов, как ему было удобнее. Он сообщал о своем приходе или не сообщал, а люди могли ждать его часами.

Единственным местом, где его можно было с большой вероятностью застать, оставалось кафе «Хек», в котором он заседал примерно с четырех часов. Он ненавидел любые собрания, где ему могли задать неудобные вопросы, и предпочитал неформальные встречи в кафе, где у него была неограниченная возможность разглагольствовать, не вступая в дискуссии. Обычно люди слушали его завороженно, и добиться от Гитлера чего-либо по делу было крайне сложно, потому что все просто молча смотрели ему в рот, и приходилось ждать часами, чтобы остаться с ним наедине для разговора. Со временем он понял, что я прихожу не для того, чтобы слушать одни и те же рассказы из истории партии по пятнадцатому разу, и что у меня есть конкретные вопросы, требующие обсуждения, но в тот период он этого еще не понимал.

Я делал что мог. В Париже работал вполне дружелюбно настроенный журналист Густав Эрве, редактор La Victoire, с которым мы обменивались открытыми письмами, где пропагандировали франко-немецкое понимание и сотрудничество. Работал я и со старым Германом Баром, очень уважаемым австрийским фельетонистом и писателем. Он был убежденным католиком, но где-то опубликовал статью, в которой не без приязни отзывался о нацистском движении, и я убедил Гитлера воспользоваться престижем Бара и напечатать эту статью в иллюстрированной Beobachter. Розенберг разнес статью в пух и прах, после чего Бар взбесился и больше не имел с нами ничего общего. Был португальский журналист из лиссабонской Diário de Notícias. Я пытался заставить Гитлера перекинуться с ним парой слов в кафе «Хек», но проблема заключалась в том, что Гитлер совершенно не представлял, о чем можно говорить с иностранными журналистами. Он желал их видеть обращенными в нацизм заранее либо ожидал, что они станут его страстными сторонниками. Он совершенно не владел искусством говорить дружелюбные банальности, с помощью которых настоящий политик общается с прессой. Наш португальский гость был очень раздосадован. Он провел несколько дней в дорогом отеле «Регина» и ничего не получил взамен и, конечно, написал очень неприятную для нас статью. Она попала в руки Филипа Боулера, одного из адъютантов Гитлера, который прекрасно говорил на португальском, так как долгое время провел в Бразилии. Так что в конечном счете все ополчились на меня за то, что я не делаю свою работу должным образом.

Читая свое письмо от 9 февраля 1931 года, я вижу, что все мои сомнения только усилились. Тогда по просьбе моего друга, Карла Оскара Бертлинга, я связался с неким Максимилианом фон Гаммом, который просил меня подыскать ему какую-нибудь работу в партийной организации. Вряд ли мой совет его обнадежил: «Внешняя и внутренняя политика НСДАП, вдохновленная идеями русского немца Альфреда Розенберга, настолько нелепа, если не сказать криминальна, что сейчас я предвижу лишь новую катастрофу, надвигающуюся на партию. Антирелигиозная агитация, поднятая этим мифоделом, приведет лишь к национал-большевизму… Большинство людей в руководстве партии – жалкие посредственности, ничего хорошего от продолжения их влияния не произойдет… У вас будет причина поблагодарить меня, если мне удастся отговорить вас присоединяться к нам… Мне очень грустно писать вам это, но если Гитлер не станет на позиции разума, то, несмотря на весь свой талант оратора, он так и останется лишь нарушителем спокойствия, никем больше. Все свидетельствует о том, что у него нет качеств, необходимых лидеру Германии».