Мой друг Пеликан

— Лет с тринадцати, всю сознательную жизнь, я знаю, — сказал Володя, — все-таки жизнь не имеет цели. Все умрут, всё умрет. Остальное — софистика… Зачем? Руки опускаются, и ничего не хочется. Скучно. Тошно жить. Тухлые зубрежники ходят на лекции и сидят, повторяют падежи. Их цели — в действительности дерьмо! Удивительно, сколько внимания уделяют пустякам, не задумываясь о главном. Сдать зачет — разве это цель жизни? Выиграть в баскетбол…

— А может, они правы?

— Как так?

— Жизнь дана — надо жить. По законам жизни. Кто-то из них, наверное, верит в Бога; это дает прочную основу.

— В комсточетыре со мной жил парень, Киря Смирнов. Он верующий, все о нем знали. Тихарь, блаженный… Бога нет; от страха принимают Его, как утопающий хватается за соломинку. И я бы с удовольствием поверил — но Его нет, Его нет!..

— Почему?

— Потому что как может Он быть в бесконечности в прошлом? В будущем бесконечно долго и далеко — еще куда ни шло. Но бесконечно в прошлом?

— Некоторые люди непосредственно ощущают Бога, соприкасаются с Ним. Именно из них — пророки, апостолы, передающие всем другим людям Божьи заповеди. Чудеса в давние и недавние времена засвидетельствованы многими очевидцами.

— Ты это серьезно? — Володя с недоверчивой усмешкой посмотрел на нее. — Все откровения и чудеса — либо гипноз, либо самогипноз. Полуобморочные фантазии. Психические процессы в мозгу экзальтированных человеков.

— А ты подумай, что такое бесконечность. Бесконечный ряд чисел. Он существует, мы знаем, что существует. Потому что неправда, что числа конечны: всегда можно добавить еще число, и еще число. Но мы можем его представить, понять? Мы знаем — но не понимаем. Одинаково неверно, что бесконечность четная, и неверно, что она нечетная, хотя всякое число либо четное, либо нечетное. Так и вера в Бога. Паскаль говорит, что можно знать — верить — что Бог есть, не понимая, кто Он такой. Мы вообще обо всем способны судить только с точки зрения нашей земной логики, а логика других измерений нам недоступна.

Он хотел бы ей сказать: «Прости меня, прости!» Но сидел, молча и неуютно поводя плечами, вспоминая со стыдом, как минутой ранее он вдруг подумал о ней как о непроходимой дуре.

Зная себя, он боялся смотреть ей в глаза: наверняка его мысль она тогда же прочла без труда на его по-идиотски наивной физиономии.

А она забавлялась симпатичным мальчишкой, его горячностью, выплескивающей то телячьи восторги, то страдальческую меланхолию; он не хотел оставаться успокоенным, он тоже обостренно искал по широкому кругу. При том в ее планах было укрепить взаимную симпатию с человеком, который на многие месяцы остается под одною крышей с Пеликаном и, скорее всего, сблизится с ним.

— И ты думаешь, — медленно произнес Володя, — что наше «я» это и есть наша душа? Где она? В каком месте?

— Ни в каком, — ответила Александра.

— Вот тело. Вот мозг — в нем разум и память; здесь мысли. Это — душа?

— Нет. Это все земное. Душа, дух — иное. Совсем иное. Она в нас, но мы почти не ощущаем ее. Она сокрыта в нас.

— И ты веришь во все это?

— Она оказывает на нас влияние, — продолжала Александра. — А мы своими поступками, своими мыслями и словами влияем на нее. И ты, если внимательно присмотришься к своим чувствам, увидишь, как нечто — твоя душа — подталкивает тебя в какую-то сторону, к каким-то действиям, а другие пути перекрывает, словно выстраивает преграду… Ты творческий человек, Вова, у тебя связь с космосом. И ты не можешь не чувствовать эту связь. Ты просто не понимал сам, что означает твое внутреннее состояние. — Она вдруг улыбнулась. — Мы все искалечены нашим воспитанием, увы, с пеленок нам преподали пресловутый атеизм: из-за него мы такие несчастные и убогие. Слово бог для нас чуть ли не презренное слово, а душа — измышления мистиков.

Он с удовольствием отметил, как чутко она владеет разговором; ее переход к «мы», смягчающий и отводящий критику от собеседника, — был ему хорошей наукой.

Восхищение собеседницей усиливалось с каждой минутой. Он был по-настоящему счастлив.

Толик Сухарев с его плоскими шутками, дубина Далматов, и даже… томительные часы с Маришкой не шли ни в какое сравнение с упоительным разговором, который подарила Александра, — это не было просто беседой, разговором, это было что-то другое, чему не находилось слова в его словарном запасе. Спустя годы к нему придет это слово — из индийских источников, от йогов, умеющих из общения сделать подобие молитвы.

Он спросил после минутного колебания:

— Александра… ты, значит, тоже верующая?..

— Есть такое представление, что вся наша жизнь — сон. Душа видит сон, ей снится все, что вокруг. А настоящая жизнь, главная жизнь там, в другом измерении. Но мы, естественно, не можем участвовать в жизни. Мы можем только смутно — не все, некоторые из нас — помнить о ней. А пока мы здесь, на Земле, запрятанные в плотные формы, — движемся в земном сне.

— Тогда очень скоро все мы проснемся. — Володя отреагировал мгновенно. — Что такое сорок лет? пятьдесят лет? Все умрем. Всё умрет.