Мой друг по несчастью

– Они и сами все это знают. А если и не знают, то и не захотят узнать. О, как вы чисты помыслами, господин переводчик. Теперь я ясно вижу, что господин Асфиксия не ошибся, рекомендуя вас как наилучшего специалиста в своей сфере.

– Я сделаю все возможное, чтобы оправдать ваше доверие, господин Кассий, – ответил я, одновременно польщенный и смущенный. Но, чтобы не компрометировать себя и не выглядеть совсем уж неискушенным в жизни влиятельных людей, решил больше не касаться темы местных пересудов.

– Ох, если бы все зависело только от вас…

Кассий горько усмехнулся, но в тот же момент принял презрительное выражение лица, не позволяя себе проявить сожаление. Я счел разумным промолчать, и не совать нос в личные дела клиентов, но Кассий сосредоточил на мне внимание, словно ждал какого-то комментария.

– Я здесь именно для того, чтобы помочь вам договориться, господин Кассий, – сказал я и тут же пожалел о столь самонадеянном заявлении.

– Ценю ваш пыл, господин переводчик, но договориться с Германиком становится все сложнее. Из мудрого политика, из надежного друга, он на глазах превратился в тирана и деспота, который словно сам с собой соревнуется в искусстве подлости, лжи и лицемерия.

В тот же момент двери ресторана распахнулись.

– А вот и он, – прокомментировал Кассий появление главы городского Собрания депутатов. – Тот, который верхом.

Я смотрел на двери во все глаза и не мог поверить тому, что вижу. Решительной походкой в зал вошел молодой высокий мужчина, не уступавший телосложением Кассию, таща на своей спине второго мужчину – как подсказал Кассий, самого Германика. Он крепко держался «в седле», обхватив руками шею своего товарища, а тот поддерживал его руками за бедра. Взгляд Германика, когда он оказался рядом с нашим столом был исполнен гордости и надменности. Только после того, как он продемонстрировал нам (да и все окружающим, которые оторвавшись от своих закусок и разговоров, кивали ему и выкрикивали приветственные реплики) свое высокомерие и превосходство, он медленно слез со своего спутника и, размяв затекшие плечи, позволил себе снисходительно улыбнуться.

Сам я пребывал в полной растерянности, поскольку не мог понять – шутка это или господин Германик действительно эксплуатирует подобным образом своих подчиненных, чтобы удовлетворить свои прихоти. Я взглянул на Кассия и заметил, как он смерил Германика коротким презрительным взглядом, а затем посмотрел на человека, который теперь стоял у стола и перебирал длинными сильными ногами, сгибая их в коленях и тыча носками туфель в пол. Это был еще молодой мужчина, примерно лет тридцати, ростом под два метра, с ярко выраженной мускулатурой, которая выдавала себя даже под дорогим костюмом светло-серого цвета. Вытянутое лицо его, с массивной нижней челюстью, выражало какое-то полное безразличие, словно остекленевшие голубые глаза смотрели прямо перед собой; казалось, что человек этот ничего не замечает вокруг себя или даже не может заметить. Странной была и его прическа; светлые волосы спереди были коротко пострижены, а на затылке имели немалую длину, распускаясь по шее и плечам пышной гривой.

Хозяин же его и глава Собрания депутатов Лоранны выглядел человеком не столько самоуверенным и сильным, сколько презрительным и властным. По крайней мере, такое впечатление сложилось у меня по тому, как он смотрел по сторонам, избегая встречаться взглядом с другими людьми, словно они были этого недостойны, и по его медлительным и вальяжным движениям, которыми он отодвинул стул от своего спутника и придвинул его к себе. Германик тоже был выше среднего роста, однако же, не настолько высок как Кассий и третий субъект их компании (роль которого для меня была пока неясна), широкоплеч, но при этом с крайне худыми ногами, что сразу бросалось в глаза. Он был уже не первой молодости – я бы дал ему лет пятьдесят пять, – лицо его можно было бы назвать красивым, если бы не та самая надменность и презрительность, которую умеют принимать за красоту только льстецы и слабаки, а более того ужасающая мертвенная бледность, которая наталкивала на мысли о серьезной болезни. Голова его была практически полностью лысой, и седые волосы, в небольшом количестве, сохранились только на висках.

– Добрый вечер, господа, – почти шепотом, чтобы показать свою важность и степенность, произнес Германик, и протянул руку сначала Кассию, потом мне. Пожимая ее, я отметил, что рукопожатие у него вялое, ладонь влажная – то, что итальянцы называют «дохлой рыбой».

Кассий тоже пожал ему руку, но при этом не встал, в отличие от меня. Германик на это снисходительно улыбнулся.

– Что он сказал? – спросил Кассий у меня.

– Что? – не сразу понял я этот вопрос, но тут же спохватился, вспомнив, для чего я здесь. – Ах да! Господин Германик сказал «добрый вечер».

– Как же, добрый, – усмехнулся Кассий.

– Чего он уже ворчит? – спросил меня Германик, усаживаясь за стол. – Еще и разговор не начали, а он уже ворчит.

– Господин Кассий, как мне показалось, не считает этот вечер слишком уж добрым, – ответил я.