– Ну, это его выбор, – сказал Германик и указал на мужчину, который продолжал стоять у стола, стеклянным взглядом смотрел прямо перед собой или изредка блуждал им по сторонам и продолжал смешно, но назойливо перебирать ногами. – Как вам мой конь, господин переводчик?
– Простите, господин Германик? – я подумал, что ослышался.
– Мой конь. Его зовут Инцитат, каким вы его находите?
– А… как мне кажется, он очень силен, – в полной растерянности ответил я, рассматривая глупое и безразличное лицо человека, которого окрестили конем.
– Очень силен, – по всей видимости, довольный моим ответом, кивнул Германик. – И очень быстроног. Дважды побеждал на национальных забегах.
– Это… очень впечатляет, – промямлил я, пытаясь принять более уверенный и уравновешенный вид.
– Коня своего тебе рекламирует? – спросил Кассий, тоже взглянув на Инцитата, но не с гордостью, как Германик, не с удивлением, как я, а с ненавистью.
– Да, – подтвердил я. – Господин Германик рассказывал мне о своем… коне?
– Ага, с тех пор, как окончательно свихнулся, он только о нем и разговаривает.
– Что он сказал о моем коне? Я ведь вижу и чувствую, что речь о нем. Этот завистник не может сдержать ненависти, когда речь заходит об Инциате, о моей гордости и любви.
– Господин Кассий сказал, что с некоторых пор с вами трудно говорить о чем-то кроме вашего… коня, – мне с большим трудом давалось это слово в отношении человека, который стоял передо мной. Во-первых, потому, что человека – каким бы он ни был – ассоциировать с животным мне казалось крайне дурным тоном, а во-вторых, даже сознавая первую причину, я все же едва сдерживал смех. Смеяться мне хотелось и над «конем», и над той глупой ситуацией, в которой я оказался, просто повторяя фразы за двумя взрослыми мужчинами. Мне казалось, что и они вскоре не выдержат, рассмеются и признаются в розыгрыше.
– С каких еще пор? – вновь с усмешкой спросил Германик, по-прежнему избегая зрительных контактов со мной или своим коллегой.
– Господин Германик спрашивает, с каких именно пор?
– Я ведь сказал, – с легким раздражением ответил Кассий. – Пересказывайте все дословно, мне нет смысла стыдиться своих слов.
Я кивнул в знак согласия, хотя подумал, что если не буду упускать некоторые комментарии, то разговор рискует окончиться ничем. Но выбора у меня не было, ведь меня они понимали прекрасно, и слышали, в какой форме я передаю их реплики.
– Господин Кассий говорит, что с тех пор, как вы окончательно свихнулись.
– Ах, вон оно что…
– Свиньи, вы жрать будете или нет? – крикнул в наш адрес один из поваров – кучерявый детина с вспотевшим лицом и окровавленными руками. – Четыре рыла за столом, и ни черта не жрете. Или жрите, или выметайтесь!
– Почему он позволяет… – начал было я, чувствуя оскорбление.
– Да, господин! – откликнулся Германик, совсем не так, как разговаривал с нами, а виновато и подобострастно. – Сделайте, прошу вас, моему коню вашей потрясающей овсянки с рыбьим жиром, в корыто. А мы, с вашего позволения, пока просто побеседуем. Дела, видите ли, просим покорно простить за злоупотребление вашим радушием.
– Свинья ты дрянная, и ничего больше! – откликнулся повар и отвернулся.
Я глубоко вдохнул и на секунду прикрыл глаза, осмысливая то, что подобные взаимоотношения в данном заведении, очевидно, являлись нормой.
– Ладно, прочь все лишнее и переходим к делу, – заявил Кассий, и, убрав локти со стола и выпрямив спину, скрестил руки на груди, даже не подумав отряхнуть выпачканные рукава.
– Господин Кассий просит отбросить посторонние темы и перейти к сути вопроса, – перевел я.
– Что же, пусть говорит. В конце концов, это именно он пригласил меня. Для меня же вопрос исчерпан.
– Господин Германик готов выслушать вас, – сказал я Кассию.
– Дорогой наш переводчик, прошу вас, переводите фразы целиком. Это важно, – уточнил Германик и улыбнулся уголком губ.
Я укорил себя за свою инициативность и отметил, что быть поправленным дважды за столь короткое время – не лучшая характеристика.
– Господин Германик добавляет, что для него вопрос исчерпан, – поправился я.
– А для меня не исчерпан! – воскликнул Кассий, и голос его вновь обнаружил всю свою женственность, что у него получалось скрывать, говоря спокойно и негромко.
Германик не смог сдержать издевательского смешка и передразнил своего собеседника, произнеся какую-то тарабарщину с его интонацией.
– Для господина Кассия вопрос не исчерпан, – перевел я, подавив улыбку, и заметив, как сам Кассий залился краской.
– Аргументы? – Германик развел руки в стороны.
– Господин Германик просит у вас аргументированных требований.
Кассий глубоко вдохнул, провел руками по лицу и заговорил спокойней: