Мой друг по несчастью

– Я мечтал душить, – продолжал господин Асфиксия, уже довольно спокойно. – Не то, чтобы резать и расчленять я считал слишком страшным, или так уж сильно боялся вида крови, хотя эта слабость во мне тоже есть, и я стараюсь избавиться от нее окончательно, с помощью имитации – как в ванной, например. Но, все же, мясницкий метод уже достаточно банален, и вряд ли смог бы сделать меня более оригинальным, чем десятки моих легендарных предшественников. Душителей было гораздо меньше. Гораздо меньше. Сколько же раз я представлял, как выжидаю одинокую женщину в темном переулке, с окровавленной ладонью, и вежливо прошу салфетку или платок, чтобы остановить кровь. И вот она лезет в свою сумочку, а я в это время достаю из-за пазухи петлю, желательно вот из этой штуки – он указал рукой на моток колючей проволоки, – накидываю на шею и все! Процесс пошел! Она кряхтит и извивается, удушье вместе с болью, струйки крови бегут по шее, агония, и обмякшее тело падает к моим ногам. А я достаю нож и отрезаю ей безымянный палец. Угадайте, Мой Друг, с какой целью? Угадайте.

– Вероятно, чтобы отправить в полицию?

– О, да, Мой Друг! Совершенно верно!

– Вы бы оставили ДНК на месте преступления, – сказал я и допил свой виски. – Из окровавленной ладони.

– Мой Друг, что вы? Рука была бы в кетчупе или краске, кто там в темноте отличит? Нет, эти недоумки носились бы за мной с высунутыми языками столько, сколько я бы того пожелал. Мечты о том, как бы я водил их за нос, отправлял им пальцы и другие предметы с места преступления, как писал бы им насмешливые письма, как путал бы их новыми убийствами, как вел бы эту заранее выигрышную шахматную партию – эти мечты дарили мне не меньшее удовольствие, чем мечты о самом процессе убийства. Дарили и дарят. Мечты. Всему виной в этой жизни они. Мечты.

– А секс? – спросил я. – Вы бы их насиловали? Ваши мечты возбуждают вас в сексуальном плане.

Он отрицательно покачал головой с самым разочарованным видом.

– Нет, и это еще одна причина того, что мне суждено остаться ничтожеством, которое так никогда и не добьется цели, не воплотит мечту в жизнь. Я импотент в этом сложном деле. И возбуждаюсь только от согласной женщины и проклятого чувственного и нежного секса. Как бы я ни старался, какие бы фантазии не использовал, убийство не заводит меня сексуально, только творчески, понимаете, Мой Друг? Только творчески. Я рассматриваю это дело, как искусство, как вдохновение для собственной жизни, а вот зависел бы от убийства сексуально – уже давно все было бы сделано. Но… я просто неудачник. Просто неудачник, Мой Друг. Судьба наградила меня характером обывателя, мышлением предпринимателя, чувствами альтруиста, и прокляла меня на это скучное и низменное благоденствие. И никогда моей фотографии не висеть рядом с их фотографиями в комнате очередного последователя или тупоголового детектива. Никогда мне не быть в их ряду, Мой Друг. Никогда.

– Хотел бы я сказать, что мне жаль, но это не так, – серьезно сказал я.

– Вам не понять, Мой Друг. Не понять…

– Может быть, – пожал я плечами. – Но даже увидеть убийство со стороны – это огромное испытание, могу сказать с уверенностью.

– Расскажите еще раз, Мой Друг, – его пьяные глаза вновь увлажнились.

– Нет, господин Асфиксия, не стану. Уверен, что эта сцена мне еще и так долго будет сниться, чего бы я вовсе не желал. И при этом вы говорите, что я выполнил свою работу превосходно, и все закончилось так, как никто не мог и мечтать. Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, Мой Друг, что Германик окончательно потерял субординацию и его стремления стали просто невыносимыми для высших кругов нашего города. Он был костью в горле общества. Костью, Мой Друг. Он в открытую выражал нам свое презрение, и своим поведением, и своими идеями – такими, как площадь Инцитата в центре города или реорганизация городского музея в дворец Инцитата. Можете представить себе, Мой Друг, что он даже устраивал в этом музее званые вечера от имени своего коня, на которые мы были вынуждены приходить, и где его конь вот так запросто бродил между нами, а мы были вынуждены его приветствовать и выражать свою благодарность. Все уже давно желали смерти Германику, но никто не решался исполнить этот немой общественный приговор, пока не сорвался Кассий – коррупционер и честолюбивый глупец, такой же сумасброд, как его давний патрон. Одним выстрелом убиты два зайца, Мой Друг. Два зайца убиты…

– Шестью выстрелами, – уточнил я.

– Пусть так, Мой Друг, пусть так. Германик мертв, а Кассий окажется в тюрьме. Да, о таком мы не смели даже мечтать.

– И, тем не менее, в тайне рассматривали такую возможность, когда отправляли меня на эту встречу? – спросил я, чувствуя зарождающийся пьяный гнев. – Признайтесь, господин Асфиксия.

Он видимо заметил на моем лице и злость, и подозрительность. Он тоже принял озабоченный вид и около полуминуты молчал, глядя сначала мне в лицо, а затем переведя взгляд на петлю, свисавшую с потолка.

– Не молчите, господин Асфиксия, – настаивал я. – Вы предполагали трагедию, так ведь? О, нет! Вы о ней мечтали.