Мой друг по несчастью

– Не превратится, Мой Друг, не так. Убийцами не становятся после первого убийства. Ими становятся гораздо, гораздо раньше. Иногда ими уже рождаются. А с первым убийством происходит то, что я называю реализацией восторга – это личный термин, обратите внимание, Мой Друг. Реализация восторга. Этот момент в сознании этих людей, которых вы назвали чудовищами, производит революцию гораздо более сильную, чем первый секс у девственника, или первый приход у героинового наркомана. Гораздо более сильную, Мой Друг.

Тут он сделал долгий выдох, устремил пустой взгляд в пустоту и просидел так долгие десять секунд, пока я придумывал, как отреагировать на его речь. Реагировать на эту самую речь мне не пришлось, потому что из глаз его вдруг хлынули слезы, и он уронил голову на стол, прямо как Кассий в ресторане.

– Господин Асфиксия, что с вами? – осторожно спросил я, пока его тело вздрагивало от рыданий.

– О, простите, Мой Друг, – отвечал он сквозь слезы. – Ради бога, простите.

– Вам стоит отдохнуть, это все стресс, и вы не спали всю ночь, – сказал я.

– Спасибо, Мой Друг, спасибо. Все в порядке, – он откинулся на спинку кресла, и похоже, сумел вернуть себе самообладание. Но тут вторая волна рыданий, еще более сильная, настигла его, и он вновь закрыл лицо и принялся сотрясаться всем телом.

– Реализация восторга, восторг реализации, – говорил он, пока я разливал остатки виски в бокалы. – Господи, как же я вчера мчал на улицу братьев Карамазовых, когда мне сообщили, чем закончилась встреча Кассия и Германика. Мчал как проклятый! Ох, да я и есть проклятый! Думал, хоть гляну на творение чужих рук, коли свои не поднимаются! А свои-то не поднимаются! За пятьдесят пять лет так и не поднялись, будь они прокляты! Думал, хоть немного приближусь к своей реализации восторга! Надеялся, что, увидев это произведение искусства вживую, первый раз в жизни увидев еще не остывший труп человека в луже крови, что-то во мне прорвется, что-то в один момент проснется и все изменится. Верил, что смогу причаститься чужим успехом! Да, причаститься! И что?! И что?! Что из этого вышло?! Вышло то, что это ничтожество, которое сейчас захлебывается перед вами в своих соплях, Мой Друг, даже не смогло толком рассмотреть труп! Вот, что вышло, Мой Друг! Только увидев лужу крови и человека, из которого эта кровь вылилась, это ничтожество почувствовало тошноту, головокружение и самое ужасное, Мой Друг! Самое ужасное! Это ничтожество почувствовало страх! Именно страх! Иррациональный страх от легкого прикосновения к смерти, к неизвестности! И это ничтожество поспешило укрыться в углу, поспешило занять себя уходом за вами, Мой Друг, потому что оно было не в силах смотреть на труп! Не в силах, Мой Друг, верите ли вы?! И это ничтожество смело мечтать стать одним из этих великих людей, которых вы сейчас видите вокруг себя. Это ничтожество мечтало когда-то почувствовать реализацию восторга, сорвав впервые эту мембрану и заявив о себе миру. Мечтало, как его руки будут забирать чужую жизнь, потом другую, жизнь за жизнью, вновь и вновь, пока недоумки из полиции ломали бы себе голову над его психологическим портретом и моделью поведения, проверяли бы свои базы с образцами ДНК и отпечатками пальцев, арестовывали прежде судимых насильников и убийц, и с подсознательным нетерпением ожидали очередного мертвого тела за моей подписью. Вот о чем смело мечтать это ничтожество, Мой Друг. Вот о чем! Верите ли?

Шокированный этим признанием, я сидел в полном недоумении, забыв поставить на стол пустую бутылку, которую все еще держал в руке. С надеждой я подумал, что он просто перебрал, или, быть может, разыгрывает меня, как и в офисе «Языка без костей», когда спрашивал, хотел бы я убить человека или нет. Но что-то мне подсказывало, что и в тот раз, это был вовсе не розыгрыш, а истина, переведенная в шутку.

К моменту своих последних слов, он перестал рыдать навзрыд, но говорил с искренним отчаянием.

– Господин Асфиксия, то, что вы сейчас говорите, это… – начал я, но запнулся.

Он вновь убрал руки от лица и посмотрел на меня с невыразимой скорбью.

– Что? Что это? – спросил он.

– Это немыслимо, – признался я. – Вы утверждаете, что всю жизнь мечтали стать серийным убийцей. Как это возможно?