Мой друг по несчастью

А вдохновение мне сейчас было очень нужно, потому что все вдруг обнажилось, все лишилось камуфляжа, и больше не было смысла прикрывать себя надуманными мотивами. Это всегда тяжело. Игра в открытую ловко ставит в тупик. Пока я убеждал себя в том, что хочу изменить свою жизнь по примеру какого-нибудь идиота в наглаженной рубашке и с аккуратной прической, идущего по головам ради уютного офиса, который будет приносить ему лишнюю тысячу франков в месяц на новый костюм или безделушку ради галочки для своей подружки, можно было действовать прежним способом. То есть просто твердить себе одни и те же слова: идем дальше, не обращаем внимания, пропускаем мимо и так далее. Но теперь я понимал, что все это больше не работает.

Я, собственно, вообще не понимал, с чем мне теперь вставать с кровати, с чем выходить на улицу, с чем жить? Работа меня больше не интересовала, как и потенциальная девушка или новые друзья. Все эти игры в прятки меня и раньше не особо интересовали, но теперь, когда я отказался от участия в них, что мне оставалось? Бродить по городу и считать расстояния в шагах? Или выслеживать молодых людей по ночам? Я подумал было позвонить Червоточине и спросить, как она добралась вчера домой, но только посмеялся над этой затеей, прекрасно понимая, что от Червоточины я взял вчера все, что она была способна мне дать, и даже если бы она пришла сейчас сама и предложила взять это еще раз, я бы все равно отказался. Такие вещи должны случаться один раз в жизни, чтобы весь ее остаток казалось, что их и вовсе не случалось.

В итоге, встать с кровати меня заставил аспирин, который хранился в ванной. Еще очень хотелось курить, и я даже не обманывался на тот счет, что вновь прибегну к давно оставленной привычке. Телефон был разряжен, а обычные часы висели только в кухне, и когда я увидел, что было уже восемь часов вечера, то даже не удивился столь длительному сну, и тому, что все еще неважно себя чувствую. Выпив таблетку, я открыл холодильник в поисках завтрака, и тут обнаружил на нижней полке две банки пива, которые припас еще несколько дней назад, о которых благополучно забыл и которые не заметил утром. Господи, как же я обрадовался им. Вот оно! Вот то, с чем можно было жить дальше. И пусть! Жить трезвым в той жизни, в которой я ныне жил, было отнюдь не героизмом, а даже глупостью. А хмельной воин – бесстрашный воин. И поэт хмельной мне более симпатичен, чем поэт трезвый. И философа с сигаретой и бокалом виски я выслушаю с большим доверием, чем философа с чашкой кофе и плиткой шоколада.

Сорвав мембрану с первой банки, и услышав это характерное шипение – сигнал к действию, команду о том, что дальше уже поздно отступать, я сделал семь больших глотков, и, чувствуя истинное удовольствие от своего пребывания здесь и сейчас, рухнул на диван. И пусть все летит к черту! По крайней мере, сейчас, пока я не допью эти две банки пива.

Первая кончилась очень быстро, а когда я потянулся за второй, то вдруг замер, не веря своим ушам. В моей спальне кто-то был. Я явственно услышал какой-то неуклюжий шум и чьи-то тихие ругательства. Затем все стихло, но ненадолго, и через полминуты, в течение которых я не понимал, что во мне преобладает – страх или интерес, шум и тихие проклятия повторились. Стараясь быть абсолютно неслышным в отличие от моего незваного гостя, я встал и, взяв в правую руку нож, на цыпочках двинулся в сторону спальни. Колени немного дрожали, но не от страха, а от адреналина. Затаив дыхание, я замер у порога, прежде чем явить себя злоумышленнику, который, в продолжение последней минуты лишь громко пыхтел, и, по всей видимости, прилагал к чему-то физические усилия.

– Твою же мать, – услышал я горькое восклицание. – Ну как же так?

И прежде чем я успел войти в спальню, меня туда просто позвали.

– Эй! Где ты там?!

Я не ответил. Просто не знал, что ответить. И знал, что это не простой грабитель или что-то в этом роде, а нечто из той же серии, к которой я уже должен был привыкнуть, но никак не привыкал. Шоу должно продолжаться и оно продолжалось.

– Хозяин! – вновь позвал раздраженный, и одновременно пристыженный мужской голос. – Хозяин, ты слышишь?!

– Слышу, – ответил я, и вошел в спальню.

Взгляду моему предстала следующая картина. Из-под моей кровати торчала верхняя половина тела мужчины, который, лежа на животе и приподымаясь на руках, смотрел на меня с виноватым выражением на лице. Судя по лицу этому, мужчина был примерно моих лет, может, чуть ближе к сорока годам, и, глядя на него, мне трудно было поверить, что он представляет для меня какую-нибудь опасность. У него были черные волосы, которые, несмотря на короткую стрижку, стремились завиться в густые кудри, черные маленькие глаза и орлиный нос. Мне он сразу показался похожим на итальянца, и, в принципе, внешность его можно было бы назвать и привлекательной, если бы не столь нелепый его вид.

– Я застрял, – сказал мой гость и уронил голову на пол.

– Я вижу, – усмехнулся я и отложил нож на подлокотник кресла.

– Какой позор, – прошептал он и покачал головой. – Очередной позор.