Читаем Мои друзья и горы. полностью

   Забавно пофантазировать: а что было бы, если бы я не пошел ни на какие компромиссы, а просто жестко напомнил всем, что все мои распоряжения обязательны для исполнения. Тогда, во-первых, все бы очень удивились, услышав такую речь, во-вторых, из уважения ко мне, нехотя, но подчинились бы, ну а в-третьих, я бы услышал несколько высказываний в духе любимого Игорем Щеголевым поучения поручика Дуба из бессмертного романа Я. Гашека о бравом солдате Швейке: «Дисциплина — это главное. Если бы не дисциплина, вы бы все разбежались и сидели по деревьям, как обезьяны». Но за все время экспедиции ничего подобного в мой адрес не звучало, поскольку в моих распоряжениях явно не хватало командирских ноток, да и сам я не являлся (и не являюсь!) поклонником беспрекословного повиновения, столь облегчающего жизнь многим начальствующим лицам. Впрочем, в качестве оправдания должен заметить, что за длительное время занятий альпинизмом неоднократно случались критические ситуации, когда от меня требовались быстрые и жесткие решения, и я их принимал без колебаний.

   Ночевка в пещере хороша тем, что в ней не только тепло, но и просторно, и поэтому по утрам здесь существенно удобнее и быстрее всем одеться, позавтракать и собраться. В первый день восхождения нам предстояло пройти примерно километр по снежно-ледовому склону, перемежающемуся с участками голого льда и выходами скал. Общая крутизна склона не превышала 40—45° . Может показаться, что это не слишком много, но для наглядности напомню, что крутизна эскалатора метро составляет всего 30° , и вряд ли кто-нибудь назовет этот наклон пологим. На всем пути приходилось идти в кошках и организовывать крючьевую страховку. Это обычно для восхождений средней сложности, но для нас дополнительная трудность состояла в том, что нас было слишком много: семь человек восходителей на пик Фиккера и еще десять вспомогателей. Пока идущий первым вылезал на веревку вверх и вырубал там во льду площадку для страховки, всем остальным приходилось ждать и безропотно сносить необходимость постоянно уклоняться от валящихся сверху больших и малых льдинок, памятуя, что умение терпеть всякого рода неприятности является одной из главнейших добродетелей альпиниста. Общий темп движения при этом получался довольно медленным, и лишь к вечеру мы смогли пройти весь склон и выйти на основной гребень.

Все это было бы совсем не критично, если бы не одно «но»: у нас были только две палатки, предназначенные для основной группы, так как предполагалось, что вспомогатели смогут в тот же день спуститься вниз. В норме в одной из этих палаток размещается четверо, а в другой — шестеро. В нашем случае в одной палатке ночевали семь человек, а в другой — десять. Оно, конечно, справедливо, что «в тесноте, да не в обиде», действительно, обиды (а на кого, кроме как на самих себя?) никакой не было, но поспать тоже не получилось. Просто кое-как досидели на рюкзаках до утра и тронулись в путь с первыми лучами солнца.

  Вспомогатели довольно быстро управились с восхождением на рядом стоящую безымянную вершину высотой 6100 м и рысью побежали вниз в пещеру, где спали часов 18 подряд. Мы же отправились вверх по гребню пика Фиккера, но после бессонной ночи прохождение даже простых участков давалось с таким трудом, что часа через четыре, как только попалась удобная площадка, не сговариваясь, мы сбросили рюкзаки, поставили палатки и спать, спать, спать.

  Зато следующие два дня мы работали по полной норме. В первый из этих дней прошли пояс довольно крутых скал, на которых потребовалась крючьевая страховка, и вышли на высоту 6400 м, где и заночевали. От места ночевки вершина казалась уже недалекой, и поэтому с утра мы оставили палатки и ненужные вещи на биваке и налегке отправились наверх. Конечно, мы рисковали не успеть вернуться к палаткам, но это был тот — не очень частый случай — когда расчет оказался абсолютно верным. Действительно, хотя оставшийся участок вершинного гребня был далеко не простым технически и, в частности, включал несколько крутых снежно-ледовых отрезков с огромными карнизами на обе стороны, но без рюкзаков было настолько легко и приятно идти, что весь путь до вершины занял у нас всего около четырех часов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное