Мой гарем

— Но ведь я же совсем, совсем не переменилась в твоих глазах. Ведь это же все-таки я, та самая велосипедистка, которую вы все приняли сначала за княжну Дуду.

— Нет, нет, — увлекаясь, говорит беллетрист, — не та же самая. Тут есть какая-то неуловимая разница. Должно быть, разыгрывая роль княжны, ты невольно усвоила какие-нибудь ее интонации, жесты... Конечно, по существу ты оставалась сама собой, но в то же время от тебя веяло каким-то аристократическим холодком. Нет, нет, уж поверь мне, я инстинктивно, всеми своими демократическими нервами чувствую теперь, что княжну Дуду я никогда бы не полюбил, как тебя, и никогда бы не мог быть с нею по-настоящему счастливым.

— Откуда ты знаешь, — нервно засмеялась она, — а вдруг, встретив ее, ты бы убедился, что она совсем простая, что она сама тяготится своим положением, что она только и мечтает уйти из своих раззолоченных палат. Вот, представь себе, что это действительно так. Ведь я же ее все-таки хорошо знаю.

— Сомневаюсь, — сказал Крюковский, — сомневаюсь потому, что если бы все это было так, то она бы уже давно жила на каком-нибудь Васильевском острове на чердаке. Наконец, Бог с ней, с княжной. Чувству не прикажешь. Со мною случилась странная вещь — узнав, что ты не княжна, и полюбив тебя по-настоящему, я как-то всем существом своим невзлюбил княжну. Вот никогда бы, кажется, не помирился с нею. Должно быть, оттого, что она невольно чуть не разлучила нас... Оставим это, дай мне твои руки.

Он взял руки девушки в свои и стал целовать их. Потом привлек ее головку к себе на грудь и нежно, с светлым волнением склонился к ее лицу, пытаясь если не разглядеть, то хотя бы угадать его черты. Прошла минута, другая. Девушка сидела неподвижно, и в ее молчании Крюковскому вдруг почудилась уже какая-то скрытая, сосредоточенная тревога.

— Что с тобою? — спросил он.

— Мне что-то холодно, — сказала она. — Извини меня, что я тебе надоедаю все тем же. Ну, а если бы случилось наоборот, что ты познакомился бы с камеристкой княжны, вроде меня, а потом оказалось бы, что она княжна? Что тогда?

— Как тебе нравится эта арифметика! — притворно сердясь, отвечал Крюковский. — Тогда очень просто: или бы я сразу разлюбил ее, или бы постарался разлюбить.

— И тебе не было бы до нее никакого дела? Ведь и она могла полюбить тебя.

— Ах, Боже мой, почему это тебя так интересует?

— Нет, подожди, ты ответь раньше на мой вопрос: жалко бы тебе было ее?

— Ну хорошо, жалко.

— И больше ничего?

— Что же еще?

Разговор оборвался. Крюковский уже как будто холодновато ласкал головку девушки рукою и не наклонялся над ее лицом. И вдруг она повернулась к нему всем телом, страстно обвила его шею, бессильно поникла грудью к нему на грудь, и тотчас же он почувствовал какой-то новый болезненный жар ее щек и ее бурное неслышное рыданье. Она лежала у Крюковского на груди, крепко сцепив руки за его шеей, а он пытался отстранить ее лицо и с удивлением повторял:

— Милая, милая, что случилось? Я люблю тебя... да скажи же мне, что с тобой? Ах, Боже мой, опять эта ненавистная княжна! Ведь я же сказал тебе, что я люблю, безумно люблю тебя. Милая, дорогая моя, дай мне слово не напоминать больше о княжне. Пусть ее уже больше не существует между нами. Ну, что тебе стоит для себя и для меня вычеркнуть ее раз навсегда из нашей жизни... Милая, милая, да успокойся же!

Она успокаивалась, сдерживала, ломала себя с какою-то страстной, слишком энергичной быстротой. Торопливо вытерла слезы, поправила прическу, защелкнула какую-то расстегнувшуюся кнопку на воротничке. Крюковский ловил ее уже вырвавшиеся руки, ее ускользавшее от него тело и ничего не понимал.

— Мария, Мария, куда ты?

— Ты меня любишь? — услышал он ее совсем спокойный голос.

— Люблю, — страстно отвечал он.

— Повтори еще раз.

— Люблю, люблю, — повторил он.

— Неправда, ты не любишь меня, — услышал он уже издалека.

— Мария, что за шутки, куда ты уходишь?

— Я ухожу из твоей жизни, — послышалось еще дальше.

— Сумасшедшая, — крикнул он уже с отчаянием, — подожди, да отзовись же.

— Хорошо! — послышалось из темноты с прежнего места. — Ответь мне: ты сказал, что тебе ненавистна княжна Дуду, что ты никогда не примиришься с нею, что для себя и для меня ты решил вычеркнуть ее из нашей жизни? Ты это сказал?

— Да, я это сказал.

— Слушай внимательно: я — княжна Дуду. Прощай.

КОММЕНТАРИИ

Личный архив и творческие рукописи А. П. Каменского не сохранились. Полная библиография публикаций его произведений в периодической печати отсутствует. В связи с этим затруднена датировка текстов, опубликованных сначала в неустановленном периодическом издании, а затем включенных в состав отдельных сборников. Указания на первую публикацию даны только в тех случаях, когда ее можно было точно установить.

«ЛЮДИ»

Печатается по изд.: Каменский Анатолий. Люди. Роман. СПб., 1910.

Впервые опубл.: журн. «Образование», 1908, № 7 — 10.

С. 21. Буффонада — театральное представление, построенное на подборе комических положений и шуток.