Мой генерал Торрихос

Но поэтом, которого больше всего любил генерал, был Антонио Мачадо. Это странно, Мачадо — непростой поэт. Его стихи и сравнивать нельзя с «Duelo de la Canada». Не знаю, как он его открыл, но факт, что в его кейсе с документами и прочими бумагами всегда был томик полного собрания стихов Антонио Мачадо. Сильно потрёпанная временем и частым пользованием книжка, которую он однажды забыл и довольно издалека приказал найти и доставить её ему.

Возможно, что с «Duelo de la Canada» он познакомился в молодости, а с Мачадо — уже будучи зрелым. Или, может быть, он считал её народной поэмой и потому её знал. Это на него похоже. Или я ошибаюсь и это знаменитое «Duelo» — хорошая поэма. И всё же вряд ли.

Однажды — мы тогда были в США — я показал Лупите, его секретарше, написанный мной сонет. Довольно грубоватый. С обилием «плохих» словечек. Лупита что-то сказала по этому поводу генералу, и он попросил меня: «Почитай-ка, что ты показывал Лупите». И я прочитал:

«Уж десять лет тебя люблю, стерва моя.

Ругаю тебя, ненавижу порой, но думаю и ищу тебя всюду.

Как люблю я холодную спину твою, повёрнутую ко мне, сучка ты моя.

И ненавидит меня за это моя душа и тело, которое одеваю и ношу ежедневно.

Моё сердце истрёпано пыткой видеть и не видеть тебя, любить и ненавидеть тебя

Одновременно. Истекать слезами от пытки такой, моя Лиси.

Десять лет уж люблю я тебя, глотая моё одиночество, слёзы, погибая в этом дерьме, умирая…»

«Ого, — сказал генерал. — Видно, ты и впрямь сильно любил эту женщину. А я бы, пожалуй тоже мог так выстрелить… Например: “О панамский народ!”» И начал импровизировать что-то в том же духе. «Нет, — остановил я его. — Я посвятил это Лиси, любимой женщине Кэведо».

«Ах вот как, — отреагировал он. — Что ж, на этот раз я не оплачу тебе командировочные. Я оплачу тебе “Холидей Инн” на месяц проживания с любой женщиной из любой страны мира на твой выбор».

Так как мы были в США проездом из Японии, где я невинно, но флиртовал с приставленной нам переводчицей, он, вероятно, думал, что я закажу ему японку. Но в итоге это обошлось ему много дешевле.

Ему нравилась не только поэтическая часть, но и стиль поведения персонажей «El Duelo de la Canada», форма их бытия — романтическая игривость. И он посылал, например, каждые 15 дней по ящику вина дону Рохелио Силану.

Как-то я пригласил генерала к себе домой на свежие креветки, и едва мы принялись за них, я начал читать ему «La puesta en el sepulero» — замечательные стихи никарагуанского поэта Карлоса Мартинеса Риваса. Он был так поглощён стихами, что мой знаменитый пёс Матисс съел все его креветки.

Называю пса знаменитым, потому что он таким вышел из-под пера Грэма Грина. В одной из своих книг он написал, что возненавидел моего пса за то, что тому нравилось мастурбировать, сидя у него на коленях, и что он собирается его изобразить в качестве ужасного персонажа в одном из своих произведений. Не так уж много псов в мире, которым посвящаются строки в романах, хотя мой Матисс помянут по довольно обидному поводу.

Ещё рассказываю это потому, что однажды, будучи в Никарагуа, я пришёл вместе с Карлосом Мартинесом Ривасом в дом к Томасу Борхе, уже победителю в войне и министру внутренних дел сандинистского правительства. Пришёл слегка подвыпившим и, действуя в стиле тореро на арене, который хочу здесь назвать «торрихистским стилем», заявил, что от имени генерала Торрихоса назначаю Карлоса официальным представителем правительства Панамы в Никарагуа в должности «консула поэзии». «И всякая книжка стихов, которая поступает в Никарагуа или посылается из республики, — заявил этот пьяный панамский сержант, — должна иметь оттиск печати Карлоса Мартинеса Риваса».

Подавленный и обескураженный, я потом рассказал об этом эпизоде генералу. Но он вдруг сказал: «Какая хорошая идея! Скажи этому (он назвал имя), чтобы он подготовил бумаги об этом назначении». И великий поэт Карлос Мартинес Ривас числился потом в составе правительственных чиновников Панамы вплоть до гибели генерала.

Торрихос не был поэтом в литературном смысле. Но как человек он был им. Поэтому, когда Эрнесто Карденаль, выступая на встрече в верхах в Гаване с участием более чем 300 интеллектуалов мира, назвал генерала Торрихоса не только государственным деятелем, но и поэтом, он не ошибся.

— * —

В этой главе я хотел подчеркнуть достоинства и недостатки субъективного восприятия. Когда ваша любовь и уважение к другому человеку затмевают всё и не позволяют вам относиться к нему так же, и как к объекту социологии, политологии и экономики, ваша любовь и уважение к нему ошибочны. Мне нравится лозунг св. Агустина: «Люби и делай с этим всё, что хочешь!» Так предполагается, что из-за любви ничего плохого не может произойти. И всё же любить — это ещё не достаточно, чтобы из этого появлялось только хорошее.

Хочу закончить эту главу воспоминанием об одном эпизоде, произошедшем в Индии, о чём генерал вспоминает сам в одной из своих публикаций.