Мой год отдыха и релакса

Я достала из холодильника кусочек пиццы и съела ее холодной, закрыв глаза, пошатываясь под флуоресцентным светом, струившимся с потолка и отражавшимся от кухонного пола. Надо было купить лампу солнечного света. Только мысль пришла мне в голову, как вдруг зазвенел звоночек в уголке моего сознания, напоминая, что надо принять витамины. Я глотнула сероватую воду из крана. Когда выпрямилась, то ощутила легкий приступ паники при мысли о запертой двери. Если с Пин Си что-нибудь случится, я тут так и умру. Но паника утихла, как только я выключила свет на кухне.

Я быстро помылась, положила грязное белье в машину, выполнила несколько упражнений, почистила зубы, приняла инфермитерол и вернулась в спальню. Все мои чувства были притуплены. Все казалось будничным и рациональным. Перед тем как отключилось сознание, я представила Тревора, то, как он опускается на одно колено и делает предложение своей очередной подружке. Самонадеянность. Глупо желать чего-то «навсегда». Мне стало почти жалко его, ее. Я услышала собственный смешок, потом вздох и стала уплывать, возвращаться в холод.

Второе пробуждение пришлось на середину дня. Я проснулась, держа во рту большой палец. Я вытащила его; он был белый и морщинистый; у меня болела челюсть, и это заставило вспомнить о судорогах, которые бывали у меня при орале. Меня это не испугало. Я встала, голодная и настороженная, и пошла на кухню. Пин Си вычеркнул шесть дней из календаря и прилепил на холодильник записку: «Виноват!» Я открыла холодильник, прожевала кусок пиццы, приняла витамины и заглотнула банку «Швепса». На этот раз контейнер для мусора был пустой, без мешка. Я оставила пустую банку на кухонной столешнице и лишь мельком вспомнила Риву и жестянку из-под диетического «Севен-ап», полную текилы, помылась, расчесала волосы, сделала несколько упражнений и так далее. Сказала себе, что сменю простыни, когда проснусь, приняла инфермитерол, легла, помассировала пальцами челюсть и отключилась.

Третье пробуждение — девять дней взаперти в квартире. Я почувствовала это по своим глазам, когда встала, — вялость мышц, вероятно, тех, которые фокусировали взгляд на удаленных объектах. Я убавила яркость ламп. Стоя под душем, прочитала этикетку на шампуне и задержалась на словосочетании «лаурилсульфат натрия». Каждое слово ведет к бесконечной цепи ассоциаций. «Натрий»: соль, белый, облака, туман, ил, песок, небо, жаворонок, струна, котенок, когти, рана, железо, омега.

Четвертое пробуждение, и снова мой взгляд зацепился за эти слова. «Лаурил»: Шекспир, Офелия, Милле, боль, витражное стекло, дом пастора, пробка для задницы, чувства, свинарник, змеиные глаза, горячая кочерга. Я выключила воду, проделала все необходимое с бельем и прочее, приняла инфермитерол и легла на матрас. «Сульфат»: сатана, кислота, Лайм, дюны, опухоли, горбы, гибриды, самураи, суфражистки, путаница.

Так трехдневными отрезками и проходили мои часы. Пин Си исправно следил за календарем и мусором. Как-то я написала записку и попросила принести вместо «Швепса» «Канада драй». В другой раз я попросила антистатические салфетки. Я не обращала внимания на пыль на подоконниках, волосы и нитки между половицами. Я написала записку: «Подмети или заставь меня подмести, когда я буду в отключке». Я забыла имя Пин Си, потом вспомнила. Прошла по коридору до запертой двери квартиры и неопределенно кивнула, одобрив идею замка, словно это была просто идея — сама дверь, концепция двери. «Платон»: мел, цепь, Голливуд, Гегель, carte postale[2], банановый дайкири, бриз, музыка, дороги, горизонты. Я ощущала, как несомненность реальности вымывалась из меня, как кальций из костей. Я морила мозг голодом, доводя его до забвения. Я чувствовала все меньше и меньше. Слова приходили, и я произносила их мысленно, потом опиралась на их звучание, тонула в музыке.

«Имбирь»: эль, дым, Китай, атлас, роза, мушка, сопрано, бабка-кекс, кулак.

Девятнадцатого февраля я посмотрелась в зеркало. У меня потрескались губы, но я улыбалась. Два слова прозвучали в моем сознании, и я написала их на стикере для Пин Си: «Бальзам для губ».

«Гигиеническая помада»: земляника, линолеум, тарифная сетка, пломбир, пудель.

И потом еще одна записка-стикер: «Спасибо».

Двадцать пятое февраля. Я мгновенно поняла: что-то изменилось. Я проснулась не в спальне, распростершись на матрасе, а лежала, свернувшись калачиком, под полотенцем на полу в северо-восточном углу гостиной, где прежде стоял мой письменный стол.

Мне показалось, что я уловила запах газа, и мысль о пожаре встревожила меня, потому я встала и пошла к плите, но тут же вспомнила, что она электрическая. Вероятно, подумала я, это всего лишь запах моего пота. Я успокоилась.

Открыв холодильник, в желтом свете я принялась жевать мой обычный кусок пиццы. Слюнные железы поначалу дремали, но потом заработали, и пицца показалась мне вкуснее всех, какие я когда-либо ела. Я вытащила из сушилки чистую пижаму и надела ее прямо в коридоре. Снова принюхалась — отчетливый запах терпентина. Он шел из спальни. Дверь была заперта.

Я постучала.

— Эй!