Мои южные ночи

– Развитие человека – это развитие того, кому дана запечатанная книга, написанная до его рождения… Иди по предначертанному тебе пути, стремись к познанию, но никогда не направляй усвоенное тобой на злое дело. И со временем твой путь откроется тебе, и ты прочтешь книгу своей жизни.

Ощущала я и горе юноши, не сумевшего спасти единственного брата, и его жажду познания, желание научиться всему, научиться помогать людям. Вместе с ним я плакала в тот момент, когда он понял, что надо было сделать, чтобы Магомед остался жив. Вместе с ним нерешительно подходила к первым доверенным ему улемом больным, мучилась страхом, что ничего не получится, что исцелить страдающего не удастся и он умрет – так же, как умер Магомед. Видела кающихся бесноватых, лечила бродяг с гниющей плотью и исторгающих зловоние, узнала нищих духом богачей и сошедших с ума властителей мира. Всех отчаявшихся и цепляющихся за религию и за него, Ибрагима, как за последний шанс в жизни. Всех тех, которых, совсем как нас, отнесло беспощадной рекой жизни к последнему приюту. Вместе с Ибрагимом я впитывала мудрость древних трактатов, совершала обряды и соприкасалась с иными мирами, которых другим видеть было не дано.

Я поняла, что нет страданий без предпосылок, все имеет свой конец и свое начало и все на свете, вся вселенная и есть человек.

Ты, наверное, мне не поверишь, но перед глазами моими пронеслось столько всего, что я почти и забыла, кем являюсь на самом деле. И мне, возможно, даже захотелось остаться в сознании Ибрагима навсегда. Теперь, когда я поняла его, когда проникла глубоко в его суть, он перестал быть для меня зловещим магом, способным по прихоти играть судьбами людей. Пройдя вместе с ним весь путь, ступенька за ступенькой, я вдруг увидела – не учителя, нет, Человека. Мужчину – самого доброго, самого милосердного и чистого духом, бескорыстного, любящего, сомневающегося, но всегда приходящего к верному выбору. Человек этот был как солнце, он будто приоткрыл мне дверь в какой-то иной мир – и я застыла на пороге, ослепленная, пораженная, притихшая и сразу же опаленная его прямыми, немигающими лучами.

И в те секунды мне очень заманчивым показалось остаться им навсегда. Перестать быть вечным скитальцем, без дома, без семьи, мятущимся, одержимым собственными демонами, и остаться им – светлым, спокойным и верующим. Это внезапно показалось мне высшим счастьем.

Но тут, в эту самую секунду, я внезапно увидела себя.

Я к тому моменту уже как-то освоилась в новой ипостаси. Как-то даже поверила, что я – Ибрагим, двадцатисемилетний мулла, изучавший медицину, как традиционную, так и восходящую к знаменитой суфистской доктрине. Что я несколько лет учился в Сирии, затем жил и преподавал в Египте, а теперь, через Москву, возвращаюсь на родину, в город, где недавно открыл свою практику.

И мне страшно, страшно не за себя, так как к этому возрасту я видел все человеческие страдания и болезни, а страшно за свой край, разбитый многочисленными междоусобицами и гражданской войной. Но там, за серебряной шапкой гор, в далеком горном селе я отчаянно нужен своим изуродованным войной братьям.

Мой мир далек от войны, я – мулла, учитель, духовный исследователь и лекарь человеческих душ. Меня не интересуют политика, борьба за нефть и прочие природные богатства. Но я возвращаюсь туда. Это мой долг.

На маленькой железнодорожной станции пахло сиренью – она и росла тут со всех сторон, пенила пышные соцветия, лезла через решетчатую ограду палисадников. У перрона, присвистнув, затормозил поезд, Ибрагим вошел в вагон, предъявил проводнику билет, протиснулся через узкий, уставленный сумками коридорчик к своему купе. Увидел сидящую у окна девушку с тетрадкой, в которой та что-то быстро писала, и…

В эту самую минуту оно и случилось. Мне даже показалось, будто я слышу громовые раскаты – на самом деле, конечно, это лязгнули колеса, когда поезд начал медленно отползать от станции…

На меня смотрела я сама. Только гораздо моложе, чем я была в тот день, когда, движимая любопытством, пришла на встречу с муллой. Девчонка лет семнадцати, худенькая, очень высокая, с острыми плечами и чистой кожей юного, но уже надменного лица. Это было не просто страшно, это было жутко, меня скрутило настоящим, животным ужасом. Ощущения были сродни тем, когда стоишь между двумя зеркалами и заглядываешь в образовавшийся бесконечный коридор, снова и снова видя своих все более бледных двойников.

Я ведь помнила этот момент, помнила, как я, глупая, но весьма самоуверенная особа, выигравшая в своем родном подмосковном городе доморощенный конкурс красоты, со всем юношеским пылом и азартом ринулась покорять столицу. Я даже помнила это свое платье – голубое, с двумя белыми полосками у воротника. Именно его я выбрала для своего триумфального появления в Москве.