Мои южные ночи

– Знаешь, – уверенно возразил он и коснулся теплыми губами моего лба.

Я, нынешняя, помнила, что, когда жар его дыхания опалил мне лицо, я потеряла сознание. Свет сузился в одну точку, закрутились неясные блики, и очертания дороги, поездные гудки в бешеной карусели сошлись воедино и вскоре исчезли, превратившись в черное ничто…

И лишь в последнюю секунду я успела разглядеть Ибрагима, тихо выходящего из поезда на нужной ему станции. Бросив последний взгляд на уснувшую на своей полке девушку, он прошел по коридору, спустился по хлипкой металлической лесенке на перрон и вдруг увидел последний мираж – будущее, которое ждало эту девчонку, если она последует его совету, пойдет учиться, всерьез займется творчеством. Эта сцена развернулась перед моими глазами так ярко, будто я смотрела фильм на большом экране, и поразила меня – ведь это был реальный, совсем недавний эпизод из моей жизни.

Женщина, чуть располневшая, взрослая, познавшая жизнь, сидела на балконе «Хилтон Босфорус Истамбул» с бокалом шабли в руке. В этот момент я сама в голове Ибрагима поразилась одиночеству этой печальной и все еще привлекательной незнакомки, одновременно завороженная красотой великолепного ночного Босфора. Так вот, значит, какой я выглядела на самом деле со стороны? Над Босфором разнесся протяжный гудок парохода. Повеяло черноморской прохладой и запахом жареных каштанов с набережной. Женщина стянула со спинки стула небрежно наброшенную на нее шаль Миссони и зябко закуталась в нее. Неожиданно гостиничный аппарат, расположенный в недрах роскошного люкса, издал тихий переливчатый звонок. Женщина – то есть я, но старше на двадцать лет – моментально подобралась, быстро прошла в гостиную и сняла трубку.

– Это ты? – произнесла она, и по ее разом расцветшему лицу стало понятно, что звонка этого она ждала, что именно молчание телефона ее и тревожило и теперь она рада – до смешного девчоночьего трепета, до боли в груди рада слышать звучащий из трубки голос.

Может быть, мне самой подобные прозрения про себя были бы и недоступны. Но я сейчас была Ибрагимом, мудрым, просветленным человеком, наделенным то ли даром, то ли проклятием видеть людей насквозь, понимать про них все. И я понимала, что эта женщина – я сама – отдала всю свою вымученную нежность, все свои надежды и чаяния человеку властному, жесткому и в целом равнодушному ко всему, что находится вне его прямых интересов. Единственной его по-настоящему желанной любовницей была власть, именно ей он отдавал себя целиком, другим же приходилось довольствоваться крохами его внимания. Но эта женщина, эта я, была согласна и на такое. Лишь бы быть рядом, лишь бы преданно служить этому неулыбчивому человеку, в глазах которого, казалось, догорали горные пожары.

Женщина, прижав к уху телефонную трубку, выслушала ответную реплику, постепенно меняясь в лице, бледнея, прижимая пальцы к мгновенно занывшему виску. И Ибрагим понял, что мужчина этот, чьего звонка она так ждала, отверг ее. Не был с ней груб, нет, оказался вежливо беспощаден.

– Значит, мест у тебя в штате нет? – медленно проговорила она. – Жаль, я… Мне казалось, я могу быть полезна на этой должности. Что же… Значит, не увидимся?

Снова выслушала ответ, опустила на рычаг телефонную трубку и, обернувшись к окну, уставилась на ночной Босфор невидящими глазами.

– Это ведь был ты, мой дорогой. Помнишь ли тот вечер, когда ты позвонил, чтобы отказаться от меня? Разумеется, ты не помнишь… Ах, вот и старый менрел принес нам еще чаю. Спасибо, добрый старик!

Да, это ведь ты тем не по-стамбульски прохладным майским вечером навел меня на мысль, что ничего светлого и настоящего в моей жизни уже не будет. Никакой любви. Никогда. Потому что любовь принадлежит молодым. А я уже стара. Я для любви безнадежно устарела.

Лежа в келье суфия Ибрагима, находясь в его сознании, я смотрела на саму себя его глазами. На семнадцатилетнюю девчонку – юную, нахальную и никому не нужную, но одержимую творчеством. На взрослую женщину, одиноко попивавшую шабли на балконе великолепного «Хилтон Босфорус». И понимала, что каким-то нелепым образом сама стала одним из своих многочисленных персонажей. За моими плечами было семнадцать опубликованных книг, семнадцать бестселлеров, я же зачем-то, влекомая больной никчемной страстью, бросала свою жизнь на ожидание человека, которому она нисколько не была нужна. Я снова, как и двадцать лет назад, выбирала не ту дорогу, не тот путь, который был мне нужен. И глазами Ибрагима я отлично видела, каким потерянным было на самом деле наигранно-хамоватое лицо меня, семнадцатилетней, и каким жестким и закрытым стало оно, когда я, тридцатисемилетняя, опустила в номере телефонную трубку на рычаг.