Мой Кир Булычёв, мой Рэй Брэдбери и другие мои писатели…

И наиболее чувствительно это переживали поэты. Тяга к дикой природе особенно чувствуется у акмеистов. От хрестоматийного жирафа Николая Гумилёва: «Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд / И руки особенно тонки, колени обняв. / Послушай: далёко, далёко, на озере Чад / Изысканный бродит жираф» – до не столь известных махайродусов (более известных под русским названием «саблезубые тигры») Михаила Зенкевича:

«Корнями двух клыков и челюстей громадных, / Оттиснув жидкий мозг вглубь плоской головы, / О махайродусы, владели сушей вы / В третичные века гигантских травоядных». Эту тенденцию почувствовал и в свойственной ему иронической манере обыграл в своей «Чайке» Чехов: «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звёзды и те, которых нельзя было видеть глазом, – словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли…»

Так художники слова оплакивали общечеловеческое «изгнание из Рая». Однако новое поколение начало искать пути преодоления этой ситуации. В англосаксонской культуре всё началось раньше, поскольку и технический прогресс их «накрыл» раньше. Я имею в виду Эрнеста Сетона-Томпсона. Однако и жизнь, и творчество этого выдающегося человека больше всего напоминают попытки ухватиться за соломинку – по мере скромных человеческих сил воспротивиться естественным законам развития общества. Потомок древнего дворянского рода, он много времени проводил в лесах и полях, изучал быт и фольклор индейцев и эскимосов. Он же основал скаутское движение, то есть учил городских мальчиков жить и выживать на лоне природы. Об этом он написал книгу «Маленькие дикари». И всё-таки самые известные его книги – это те, героями которых были животные. Не как символы человеческих пороков и добродетелей, а как полноценные литературные персонажи. Сетон-Томпсон подсознательно хотел вернуть стремящегося к техническому прогрессу и урбанизму человека в лоно природы. Конечно, не смог. Однако сделанное им граничит с кощунством: он доказал, что животные – звери и птицы – могут быть такими же полноценными литературными героями, как люди. А это значит, что у них есть душа. Может быть, не такая, как у человека, но – есть.

Неожиданное развитие получила тема единения с природой в советской литературе 30-х годов. Мать-природа буквально спасла удивительного писателя-стилиста Михаила Пришвина. Рассказы о лесе и его обитателях позволили ему и избежать восхваления достижений коллективизации, и не оказаться в опале.

Был и обратный процесс – эта же магическая сила сделала писателя из естествоиспытателя и путешественника Бориса Житкова. Конечно, важную роль в его судьбе сыграл Корней Чуковский, с которым они учились ещё в школе. Но и сила природы – тоже.

Волшебным образом мать-природа берегла и Виталия Бианки. Он был из дворянского рода. По одной из версий, его предки были немцами, носили фамилию Вайс, то есть «белый». Один из них, оперный певец, готовился к длительным гастролям в Италию, и его импресарио посоветовал придумать «итальянский» псевдоним. Тот назвался Бианки – от итальянского bianco, что тоже означает «белый». По другой версии, его предки были из Италии. Что бы там ни было, в годы террора им неоднократно интересовались карательные органы. Ведь его отец Валентин Бианки работал в орнитологическом отделении Зоологического музея Академии наук в Петербурге. Сам же Виталий Бианки не доучился: с физико-математического факультета Петроградского университета он в 1916 году был призван в армию. В феврале 1917 года – избран в Совет солдатских и рабочих депутатов и вступил в партию эсеров. Кстати, кроме того, он входил в Комиссию по охране художественных памятников Царского Села. С весны 1918 года Бианки начал работать в эсеровской газете «Народ», выходившей в Самаре. Затем он жил в Уфе, Екатеринбурге, Томске и наконец осел в Бийске.