Мой Ленинградский горный. Табошар урановый

«Но почему нет на соборе православного креста?» –
На миг остановясь, я бабушку спросил.
«Музеем, а не храмом он при Советах стал», –
Таков ответ ее со вздохом был.

«Но не иссякает поток гостей и местных жителей к нему,

И почитаем он сегодня, как и в седую старину,
За убранство внутреннее храма и величественный внешний вид,
За одухотворяющую атмосферу, что в нем всегда царит.

Перечень событий, происходивших в нем, огромен.

Царственные особы венчались в нем и давали верности обет.
Кутузов-полководец внутри храма похоронен,
И Чайковский-композитор после смерти здесь отпет.

Воронихин-зодчий – из крепостных и не был итальянец,

А созданный им храм похож на тот, что в Риме,
Но по духу он православный, русский, а не иностранец,
Любим он нами, и шедевром архитектуры признан в мире.

А теперь, сынок, взгляни направо, –

И на другой собор старушка указала.
Он был разноцветным, пятиглавым,
Храмом Спаса на Крови она его назвала. –

Знаешь, почему сей храм воздвигнут здесь?» –

Спросила бабушка, мне посмотрев в глаза,
А я соврал, сказавши: «Да», – и покраснел аж весь.
Неудобно мне признаться: его историю не знал тогда.

Что неправду я сказал, она, конечно ж, поняла,

И далее расспросами меня терзать не стала,
Тем самым урок мне такта преподала,
А помолчав немного, она вот что далее сказала:

«Когда сей храм на месте смерти Александра II возвели,

Собором Воскресения Христова его назвали,
В народе же ему имя Спаса на Крови
В память о той трагедии навеки дали.

Судьба храма совсем не была простой,

Особенно в советское наше время.
Да и разве быть могла она иной,
Если у нас война объявлена Христовой вере.

Хотели несколько раз его снести к очередной дате Октября,

До войны он был складом овощей, а в блокаду – моргом.
А немного позже театру отдан он под склад инвентаря,
Но устоял от всех напастей храм и стоит поныне – слава Богу!

А спустя семнадцать лет, как закончилась война,

В храме бомбу неразорвавшуюся под куполом нашли,
И одним сапером там геройски обезврежена она была,
А затем взорвана под Пулково, от города вдали.
Облегченно все в Питере вздохнули – храм спасли».

Еще немного полюбовавшись храмом Спаса на Крови,

Мы далее неспешною походкой по Невскому пошли.
Впереди мост через канал. В зеленый цвет окрашен он.
А за ним – четырехэтажный красивый дом.

И, глядя на него, моя попутчица с улыбкой говорит:

«Всем, кому дор ог Пушкин, хорошо известно это место
И этот дом, где табличка «Невский, 18» с давних пор висит,
Ведь поэт ушел отсюда на смертельную дуэль с Дантесом.
Но нет, я не права! Он навсегда ушел в бессмертье!

Напротив дворца князей Куракиных для себя его построил

Их бывший крепостной, ставший богачом-купцом Котомин –
Мол, смотри, каким я стал, и общества вашего теперь достоин».
И далее про этот дом моя попутчица продолжила рассказ:
«Хозяева его и назначение поздней менялись, и не раз,
Но название «Дом Котомина» – такое осталось и сейчас.

Во время проживания с семьею в Питере Пушкина-поэта

Кондитерская Вольфа и Беранже находилась в доме этом,
Где было кафе и товар в продаже колониальный разный,
А сейчас магазин здесь книжный антикварный».

По Невскому проспекту с бабушкой идя,

По ее указу ворочал голову то туда, а то сюда,
И куда ни кину взгляд – всё восторгало здесь меня:
Набережные, мосты, дворцы, соборы и дома.