Мой любимый герцог

Катриона слабо улыбнулась.

– Аннабель. И вы, лорд Деверо. Какой сюрприз. – Голос Катрионы тоже звучал виновато, а еще она суетливо пыталась спрятать корзину за юбку.

С шумным вздохом Перегрин закатил глаза.

Аннабель переводила взгляд с юноши на подругу и тут же припомнила, как краснела Катриона всякий раз, когда рядом оказывался Перегрин. А ее решение пойти без очков на бал в Клермонте! О, да тут бушуют адские страсти!

Взгляд Аннабель упал на корзину, которую Катриона прятала за спиной.

– А это еда, не так ли? – спросила она. – Еда для лорда Деверо?

Катриона взглянула на Перегрина. Будто бы спрашивала разрешения.

– Ты знаешь, что он сбежал из дома больше месяца назад? – наступала на нее Аннабель. – И что Скотленд-Ярд сейчас рыскает по всей Англии?

Перегрин и Катриона в унисон вздохнули.

– Так ты все знала! – изумленно воскликнула Аннабель.

– А откуда знаете вы? – потребовал ответа Перегрин.

Аннабель набросилась на него.

– Ваш брат знает, что вы здесь?

Его брови удивленно взлетели вверх, когда герцога Монтгомери назвали «его братом».

– Мисс…

– Знает или нет?!

– При всем уважении, я не совсем понимаю, почему вы спрашиваете.

Потому, что он целовал меня в тот момент, когда узнал, что вы скрылись. Потому, что я обнимала его и чувствовала, как в его груди сердце обливается кровью от того, что собственный брат предал его. Потому, что все, что причиняет боль ему, причиняет боль и мне.

Какая все же она лицемерка. Сильнее всего его ранила она сама прошлой ночью, когда безжалостно отвергла его любовь, его руку, его доверие.

Аннабель поднялась на цыпочки, глядя прямо в исхудалое аристократическое лицо Перегрина.

– Как вы могли? – сказала она. – Он даже не знает, живы ли вы.

Перегрин сощурил глаза.

– Прошу прощения, мисс, – произнес он. – Я, признаться, не совсем понимаю, что вы имеете в виду, но в мои намерения не входило доставить вам столько беспокойства.

О, к черту его вежливую сдержанность!

– Буду говорить откровенно. Вы исчезли. Сбежали, вместо того чтобы выполнить вполне разумный приказ, и пока вы прячетесь где-то уютном уголке и сидите на шее у девушки, ваш брат сбивается с ног, из-за вас он потерял покой и сон.

На щеках Перегрина зарделись два алых флажка. Если бы она была мужчиной, он, наверное, ударил бы ее.

– Я вижу, что по какой-то причине вам известно довольно много, – проворчал он, – но вы ошибаетесь в одном: Монтгомери никогда, никогда ни о чем не переживает. Для этого у него нет ни души, ни сердца, и если я действительно вызвал в нем подобные эмоции, уверяю вас, это связано главным образом с моим статусом его наследника и очень мало с беспокойством обо мне самом.

Рука Аннабель сама собой взлетела вверх. Она вовремя замерла, но на мгновение и Аннабель, и Перегрин удивленно уставились на ладонь, повисшую в воздухе, которая готова была влепить пощечину знатному отпрыску.

Взгляд Перегрина переместился с ее руки на лицо, в его глазах мелькнуло подозрение.

– Мисс?

– Как же мало вы его знаете, – начала Аннабель тихо. – Бедный Монтгомери, ну почему именно те, кого он так любит, не видят, каков он на самом деле? Вы не правы, у него есть сердце, сдержанное, благородное сердце, и оно бьется так же, как ваше и мое, и я готова поспорить, что оно преданное и надежное, как никакое другое. Он редкий человек, и не потому, что богат и могущественен, а потому, что говорит то, что думает, и делает то, что говорит. Он мог бы быть самодовольным тираном, но предпочитает упорно трудиться, чтобы жизнь людей протекала гладко, берет на себя решение чужих проблем. И если бы у вас, милорд, была хоть капля чести, вы бы помогли ему нести этот тяжкий груз обязанностей, а не вели себя как избалованный сопляк.

Слово «сопляк» она почти выплюнула ему в лицо.

Перегрин побледнел.

– Аннабель… – Катриона вклинилась между ними, ее взволнованное, изменившееся лицо Аннабель видела, как в тумане.

– У него есть сердце! – повторила Аннабель. – И я люблю его!

– Аннабель, – просила Катриона, – не нужно…

– Я люблю его, но солгала ему, и теперь он всегда будет думать обо мне плохо, – повторила Аннабель с болью в голосе.

Катриона обвила рукой ее плечо, большие голубые глаза смотрели мягко и были полны сострадания. Этот проблеск доброты и сочувствия стал последней каплей. Впервые с того давнего рокового лета Аннабель разрыдалась.

– Я люблю его!

– И так все последние полчаса, – пожаловалась Хэтти Люси, понизив голос.

Глава суфражисток стояла в дверях маленькой гостиной Кэмпбеллов, все еще в пальто и шарфе, пряди ее светлых волос выбивались из наспех сколотой прически.

Аннабель свернулась калачиком в кресле, ее тело сотрясалось от рыданий, рвущихся из горла, словно из нее изливались все перенесенные за жизнь страдания. Катриона сидела на подлокотнике кресла, неловко поглаживая Аннабель по спине.

– Час от часу не легче, – пробормотала Люси.