– Да я же просто ходячий скандал! Вечно попадаю в какую-нибудь историю… – в отчаянии возразила Аннабель.
Катриона сняла руку с плеч Аннабель и сложила ладони на коленях.
– Я видела, как Монтгомери целовал тебя на балу в Клермонте, – сказала она, – и даже после этого разве я не была тебе подругой?
Аннабель уставилась на нее, разинув рот. Ну конечно. Катриона встретилась ей в коридоре, когда она вышла из ниши, и заметила ее растрепанные волосы…
– Ты целовалась?! На балу?! – взвизгнула Хэтти.
А ведь Катриона, похоже, даже слова никому не сказала…
– Почему вы так добры ко мне? – спросила Аннабель. – Не осуждаете меня, не обмениваетесь многозначительными взглядами на мой счет, не стараетесь держаться подальше?
Именно так вели себя деревенские девушки, которых она когда-то считала своими подругами, когда пошли слухи о ней и Уильяме. А разве не так поступил и ее собственный отец?
Люси вздохнула.
– Ты вроде бы умная, но порой не слишком сообразительна, – сказала она. – Посмотри на нас. Никто из нас не ведет себя как принято. – Она указала на Катриону. – Вот, например, она не по-женски умна. По ее инструкциям ищут сокровища, блаженно не подозревая, что их написала женщина. И думаю, в Египте ты не гнушалась облачаться в брюки и ползать по каким-нибудь пещерам, правда? – Катриона кивнула, и жар смущения разлился по ее шее. – Что касается меня, – продолжила Люси, – то моя семья отреклась от меня задолго до того небольшого инцидента с испанским послом и серебряной вилкой. Если бы моя тетя не оставила мне небольшое наследство – а сделала она это только в пику моему отцу, – я была бы нищей. Или считалась бы сумасшедшей и меня бы держали взаперти, потому что я не могу быть такой, какой хочет видеть меня моя семья. Я не пассивная тихая скромница, никогда не представляла себя окруженной большим выводком детей и преданно служащей своему господину и хозяину – мужу. Или Хэтти… – Она нахмурилась.
– А вот в чем твои странности, я не знаю.
Хэтти скрестила руки на груди.
– Почему я должна иметь какие-то странности?
Люси бросила на нее пронзительный взгляд.
– И все-таки зачем дочери Джулиана Гринфилда каждую неделю по локоть в краске проводить столько времени в обществе такого безжалостного деспота, как профессор Раскин?
Вечно улыбающийся рот Хэтти сжался в угрюмую линию.
– Ну а я… – наконец сказала она. – Пишу с ошибками. И плохо считаю. – Она выгнула бровь, глядя на Люси. – Думаешь, только ты паршивая овца в семье? Все мои сестры знают, куда выгодно вложить деньги. Я же не могу переписать ряд цифр без ошибок, и если б не мои рыжие волосы Гринфилдов, родители считали бы, что меня подменили. Подозреваю, что они все равно так думают. Мне даже кажется, они бы обрадовались, если б так и оказалось, по крайней мере, тогда им не пришлось бы меня стыдиться.
– Что за ерунда, – пробормотала Аннабель, – ты прекрасна какая есть.
– О, – оживилась Хэтти. – Как приятно слышать это от тебя.
– Видишь ли, Аннабель, – сказала Люси, – не могу сказать, что тебе удалось избежать скандальной славы, хочу только заметить, что ты не одна такая.
Слабая улыбка изогнула губы Аннабель.
– Не одна. Похоже, я в хорошей компании.
Теперь ей легче дышалось, как будто тиски, сжимавшие ее грудь, ослабли на одну-две зарубки.
– Тебе нужно где-то остановиться, – сказала Люси.
– Да, – сказала Аннабель, сжимая платок в кулаке.
Люси выглядела довольной собой.
– С самого начала нужно было остаться у меня.
– Наверное, так было бы правильно.
– Тогда давай заберем твои вещи. Если только не осталось других секретов, которые вы должны раскрыть немедленно.
– У меня-то не осталось, – сказала Аннабель, – а вот… – Она повернулась к Катрионе, и ее подруга опустила голову. – Зачем и где, черт возьми, ты помогала прятаться лорду Деверо?
Глава 30
Перегрин Деверо был добродушным молодым человеком с веселым нравом. Однако столь драматичные обстоятельства подтолкнули его к радикальным действиям. Разве мог он остаться безучастным при виде рыдающей девушки, да еще такой прекрасной, как мисс Арчер? Юноша без промедления отправился из Оксфорда прямиком в Уилтшир, и всю дорогу ее жалобные рыдания стояли у него в ушах.
Правда, когда вдали показались очертания Клермонта, решительность едва не покинула Перегрина. А когда он наконец очутился перед темной тяжелой дверью в кабинет брата, благородный порыв иссяк окончательно. От волнения у Перегрина скрутило живот. За этой дверью с ним никогда не случалось ничего хорошего. Молодой человек закрыл глаза, припоминая сцену, побудившую его примчаться сюда. Затем решительно постучал.
Никто не ответил.
Перегрин нахмурился. Где же еще мог быть Монтгомери? И ворвался в комнату без приглашения.
В кабинете царил полумрак. Тяжелые шторы были задернуты, ни лампы, ни камин не горели, в воздухе стоял затхлый запах старого табачного дыма.
– Сэр?