Мой любимый герцог

В полумраке глаза Монтгомери блестели, как отполированные камни. Он развалился в кресле за столом, откинув голову на кожаную спинку. Перегрин и не подозревал, что его брат может сидеть развалившись. Небрежная, расслабленная поза потрясла Перегрина почти так же сильно, как пустая бутылка скотча посреди неубранного стола. Там царил настоящий хаос. Обычно идеально ровные стопки бумаг рассыпались, листы разлетелись по полу, как будто их разбросал порыв ветра.

– Сэр…

Полуприкрытые глаза герцога скользнули по фигуре брата, и у Перегрина перехватило дыхание. Взгляд Монтгомери не пронизывал насквозь, как обычно, но все же был достаточно тяжел, чтобы почувствовать себя не в своей тарелке.

– А, это ты.

От долгого молчания голос Монтгомери прозвучал хрипло. Или от того, что он осушил бутылку скотча? На столе даже стакана не было. Как?! Неужели герцог пил прямо из бутылки?!

– Выглядишь ужасно, – заметил Монтгомери. – Я бы предложил тебе выпить, но, сам видишь, запасы иссякли. – Он злобно посмотрел на пустую бутылку, затем ткнул в нее кончиком пальца.

Перегрин открыл и закрыл рот, не издав ни звука, как марионетка, забывшая текст.

Брат театральным жестом указал на стул.

– Что ж, безмозглый юнец, садись, раз пришел.

Перегрин осторожно опустился на край сиденья.

– Ну, – протянул Монтгомери, – ты, кажется, не только совесть, но и дар речи потерял?

– Просто удивлен, ты ведь никогда не пил.

– Разве я пью? – коротко ответил Монтгомери.

– Нет-нет, не пьешь, – быстро согласился Перегрин.

– Вот именно, – произнес Монтгомери заплетающимся языком.

Перегрин в жизни не видел более надравшегося субъекта, а уж, будучи главой общества любителей выпить, он повидал их предостаточно. Герцог был пьян в стельку и, без сомнения, держался прямо только благодаря своей нечеловеческой воле.

Неожиданно для себя Перегрин сказал:

– Ты не пьешь из-за того, что наш отец утонул в луже по пьяной лавочке?

Монтгомери прищурился.

– Откуда ты знаешь?

– Откуда обычно узнают. Слухи, сплетни… А у меня есть уши.

Монтгомери молчал. Глаза Перегрина привыкли к полумраку, теперь он мог ясно видеть лицо брата и обнаружил, что он не единственный, кто выглядел ужасно. На лице Монтгомери прибавилось морщин, но больше всего поражала горькая складка у рта. Теперь в ней читалась какая-то роковая безысходность, а не обычная решительная твердость, ясно говорившая о том, что он приступает к очередной великой миссии. Нет, на этот раз он выглядел совсем иначе, сейчас на его лице лежала печать разбитых надежд…

Наконец Монтгомери пошевелился. Он включил настольную лампу, затем порылся в безнадежно перепутанных листах, извлек из-под кипы бумаг тонкий серебряный портсигар и достал сигарету. Долго возился со спичками, пытаясь сконцентрировать на них пьяный блуждающий взгляд, пока одна из них наконец не зашипела, оживая. Выпустив в потолок струю дыма, он наконец посмотрел на Перегрина.

– Да. Я не пью именно потому, что пьяница Чарльз Деверо закончил свою жизнь, захлебнувшись в луже.

В душе у Перегрина все всколыхнулось. Он задал свой вопрос, как всегда, спонтанно, следуя самым неожиданным, зачастую опасным, импульсам. И совершенно не ожидал услышать от своего брата столь откровенное признание. Будто они разговаривали на равных, как мужчина с мужчиной…

– Почему же мне сказали, что он упал с лошади? – рискнул спросить он, решив снова испытать удачу.

Монтгомери покатал сигарету между пальцами.

– Чтобы прошлое не довлело над тобой.

– Не стоит оберегать меня от правды, какой бы горькой она ни была, – пробормотал Перегрин, стараясь не вспоминать язвительный вердикт мисс Арчер, когда она назвала его избалованным сопляком.

– Дело не в правде, – сказал Монтгомери. – Истории о наших отцах зачастую давят на нас тяжким грузом, внушают страх перед будущим, диктуют нам, как действовать. Или делают нас слабыми. Что можно сказать о человеке, от которого зависят тысячи людей, а он тонет в луже, потому что напился в доску и не удержался на ногах?

Перегрин задумался.

– Что ему ужасно не повезло? – предложил он.

Монтгомери уставился на него.

– Возможно, и это тоже, – наконец согласился он. – Почему ты вернулся?

Внезапно тошнота снова подступила к горлу. Страх, вина и стыд переполняли Перегрина.

– Потому что мне не следовало сбегать.

– Разумеется, – сказал Монтгомери, небрежно стряхивая пепел сигареты прямо на ковер.

– В конце концов я понял, что совершил ошибку, но не решался вернуться, и чем дольше скрывался, тем труднее становилось возвращение.

– М-да, проблема, – без сочувствия кивнул Монтгомери.

– А сегодня я случайно повстречал мисс Арчер, – сказал Перегрин, – и она была такая… расстроенная… из-за тебя.

Черт возьми, теперь Перегрин и сам не мог толком объяснить, почему тогда ему показалось, что вернуться совершенно необходимо.

Монтгомери как-то странно застыл в своем кресле, в его глазах появился привычный, приводящий собеседника в замешательство блеск.

– От нее невозможно скрыться, – пробормотал он, – от нее не убежать, но она недоступна, недостижима…

– Сэр?

Металлический блеск во взгляде брата заставил Перегрина отпрянуть.