Мой любимый герцог

– Аннабель… – пробормотал он.

Ее губы дрожали, он чувствовал, как трещит по швам ее броня, и все же благодаря своему проклятому упрямству она оставалась непреклонной. Будь она проклята, ее непоколебимая воля, будь проклята ее гордость, ее самообладание! Все, что так привлекало Себастьяна в этой девушке, теперь оборачивалось против него.

– Я люблю тебя, Аннабель, – неожиданно вырвалось у него. Совсем не так, как он хотел бы произнести эти слова в первый раз.

Она замерла. Что-то похожее на панику промелькнуло на ее лице, руки, теребящие покрывало, побелели.

Тяжелое молчание повисло между ними и в конце концов само по себе стало красноречивым ответом.

У Себастьяна внутри что-то оборвалось, что-то жизненно важное, и на мгновение ему показалось, что он умирает. От боли в груди у него перехватило дыхание. Прекрасный способ убедиться, что у него и в самом деле есть сердце.

Монтгомери поднялся с кровати и подобрал свой халат, который все еще лежал на полу, куда он уронил его прошлой ночью. Повернувшись спиной к Аннабель, он натянул халат и тщательно завязал пояс.

– Себастьян…

Ее голос был едва слышен. Он обернулся.

Ее глаза казались огромными на бледном лице.

– Однажды меня уже использовали и выбросили, как надоевшую игрушку, – сказала она, – я до сих пор иногда ощущаю себя… ненужной вещью. Я не в силах пройти через это еще раз.

Себастьян схватил ее запястья.

– Даю тебе слово! Я оформлю письменное обязательство, что ты ни в чем не будешь нуждаться. Я буду заботиться о тебе как о своей жене.

Аннабель слегка вздрогнула.

– Я верю тебе. Но, боюсь, мне это не подходит.

Какая безумная несправедливость – из-за давней обиды, которую причинил ей вовсе не он, она не получит его, а он не получит ту, которую желал больше всего на свете!

– Пойми, ты требуешь слишком многого, – сказал Себастьян сквозь зубы.

Ее взгляд метнулся в сторону.

– Да, – прошептала она. – Слишком многого.

Себастьян отпустил ее, сжав руки в кулаки. Он мог бы приковать ее к своей кровати. Только это не поможет… Он наклонился и коснулся губами ее лба. Кожа была липкой и холодной.

– Я буду в своем кабинете, – произнес он. – Обо всем, что касается вашего отъезда, можете справляться у моей экономки. – И вышел, не оглядываясь.

Глава 27

– У тебя сегодня что-то с глазами.

Обиженный голосок Хэтти прервал горькие раздумья Аннабель. В нос ударил едкий запах скипидара. Будто очнувшись, Аннабель с удивлением заметила, что тени на полу студии удлинились. Должно быть, сеанс близился к концу. Аннабель позировала для «Елены Троянской» в последний раз.

– Очень жаль, – ответила она. – А что с ними?

Хэтти опустила кисть, подыскивая слова.

– Понимаешь, в них нет искры, – наконец сказала она.

Необязательно быть художником, чтобы увидеть, что Аннабель пребывала в печали. По ее глазам, словно через окно, было видно, что сегодня в душе ее царят пустота и растерянность. И так будет много дней. Дней? А может, месяцев, а может, и лет.

Аннабель тяжело вздохнула.

– Я не знаю, что делать.

– Ничего, ничего. – Хэтти положила кисть и вытерла руки об испачканный фартук. – Закончим завтра. Надо было отменить сегодняшний сеанс, слишком мало времени прошло с того ужасного дня. – Ее карие глаза внезапно наполнились слезами. – Как представлю, что из-за меня ты оказалась в тюрьме… Ты такая храбрая, не могу передать, как мне жаль…

– Ну что ты, – возразила Аннабель. – Я вовсе не храбрая, просто вступилась за тебя. Ничего особенного я не сделала.

– По-твоему, ничего особенного?! – Возмущенная Хэтти выглядела очень забавно. – Ты чуть не прикончила того ужасного типа одним ударом! Нет, нужно было изобразить тебя Афиной, богиней войны, разящей мужчин голыми руками.

Аннабель устало улыбнулась. Афина была к тому же и богиней мудрости, а она, Аннабель, была далеко, далеко не мудрой…

Я люблю тебя, Аннабель.

Его голос преследовал ее с того самого утра, когда она покинула Лондон. Аннабель догадывалась, чего стоило такому человеку, как Себастьян, державшему в узде все эмоции, обнажить свою душу, и все же ответила на его признание молчанием. Вместо этого она корила себя за то, что совершила колоссальную ошибку, придя к нему в спальню. У Себастьяна не было никаких сомнений в своих чувствах. Он доказал это. Наверняка разрешения на демонстрацию суфражисток добился он сам, поскольку никто из его секретарей этого не делал. Рискуя репутацией, он освободил ее из тюрьмы и ничего не ждал взамен. А она нанесла ему глубокую рану. Я не знала. Разве могла она представить, что ее власть над ним столь огромна?

– Теперь у тебя совсем мрачный вид, – сказала Хэтти.

– Потому что я окоченела. Можно пошевелиться?

– Боже, конечно, двигайся! – всплеснула руками Хэтти. – Не хочешь взглянуть на себя?

Аннабель сгибала и разгибала затекшие руки.

– А можно? Не принесет ли это несчастье? Как же примета – не смотреть на портрет, пока он не закончен?