Мой любимый шотландец

Люциан не знал, то ли ему гордиться ею, то ли проклинать.

Хэрриет подошла к нему, взяла за руку. Он опустил взгляд и засмотрелся на знакомую ладошку, на изящные пальцы. Грудь пронзила боль. Всего несколько минут назад ее рука принадлежала ему, доступная, как своя, ведь любовники становятся единым целым… Теперь все изменилось, и Хэрриет права. Он провел большим пальцем по шелковистой коже на запястье.

– Меня это бесит, – прошептал Люциан, потому что не мог сказать «мне больно». Забавно, что правильный поступок неизбежно разбил ему сердце, едва он обрел его заново.

– Люциан. – Он нехотя поднял взгляд. Карие глаза жены светились все тем же чертовым состраданием. – Даже если бы у нас с тобой все началось правильно, мне следовало бы уехать на какое-то время. Видишь ли, прочитав новость про Ратленда, я очень на тебя разозлилась.

– Помню. Я думал, мы помирились.

Она кивнула.

– Да, но одна из причин, по которой я так разозлилась, заключается в том, что я почувствовала себя глупой, обманутой и сорвалась. Не раньше, так позже – ты был прав, отчасти я действительно тебя проверяла. Я хотела, чтобы ты изменился, чем-то пожертвовал, ведь я заплатила огромную цену. И мне захотелось доказательства твоей любви, поскольку наши брачные клятвы ничего не значили, поскольку я угодила в расставленную ловушку, как дурочка…

– Перестань повторять это слово, – нетерпеливо перебил он. – Ты вовсе не дурочка, совсем даже наоборот!

Ее улыбка стала до боли грустной.

– Я полжизни слышала это слово в свой адрес в разных вариациях, – проговорила Хэрриет. – Знаю, что неправда, но не чувствую. Я за себя боюсь. Внешне я выгляжу вполне благополучно, однако внутри меня живет та самая девочка, которая все еще учится в интернате и страдает от неуверенности в себе. Теперь я вижу, откуда мои странности в поведении, в словах и поступках, зависимость от чужого мнения, надуманные огорчения – я смешиваю текущие проблемы с застарелыми обидами. Я знаю нескольких женщин с подобной раздвоенностью натуры – они успешно ведут хозяйство, но не могут принимать без мужа даже простейших решений или, наоборот, пытаются контролировать мельчайшие детали, лишь бы ощущать, что владеют ситуацией. Да и могли ли они стать иными? Мы плавно переходим от отца к мужу, не имея возможности познать себя. Мы остаемся детьми, живем в своем мирке, постоянно ориентируемся на других, и те продолжают говорить нам, кто мы есть. Я еще молода! Пока не поздно, я могу научиться быть собой. Я уже гораздо меньше завишу от чужого мнения и хочу двигаться дальше. Мне нужно поехать во Францию.

* * *

Люциан подписал бумаги, которые положили конец его власти над ней, в церковном суде в Вестминстере. Хэрриет пришла в скромном сером платье, но в полумраке зала ее волосы светились, словно рубины, и от нее нельзя было отвести глаз. Стоило посмотреть в ее сторону, и Люциана пронзали три недоверчивых взгляда – жена привела для поддержки своих подруг: герцогиню Монтгомери, леди Кэтриону и благоверную Баллентайна, изящную, как куколка, леди Люсинду. Внешность последней была весьма обманчива – всякий раз, когда Люциан встречался с ней глазами, она зыркала так, словно готова вцепиться ему в горло, причем с радостью.

На улице ему в лицо ударил порыв холодного ветра, за шиворот потекли капли дождя, по спине пробежала дрожь. Хэрриет прошла рядом с ним через широкую двустворчатую дверь в защитном кольце подруг, остановилась и вздернула подбородок, оглядывая площадь, словно собиралась с духом. Сквозь леденящий ужас Люциан ощутил укол вины. Их союз начался и окончился скандальными заголовками в газетах, в то время как она наивно мечтала об идеальном браке, навеянном любовными романами…

Он прочистил горло.

– Скоро уезжаешь?

Хэрриет повернулась к нему, и у Люциана перехватило дыхание. В мягких белых мехах она напоминала ледяную принцессу.

– Да, завтра.

Она не захотела сообщать, куда именно едет. Да это было и неважно. Хотя Люциан мог бы протянуть руку и коснуться ее милого личика, между ними уже пролегло непреодолимое расстояние. Удивительно, как двое сливаются воедино, буквально дышат друг другом и потом снова становятся чужими…

– Turas math dhut, – сказал Люциан. – Счастливого пути.

Глаза ее заблестели. Неужели от разочарования? Хэрриет справилась с собой и изящно кивнула.

– Пойдем, дорогая. – Леди Люсинда взяла ее за локоток и повела.

У Люциана защемило в груди, словно его сердце все еще было привязано к ее.

– Хэрриет.

Она обернулась.

– Да?

Он снял цилиндр.

– Прости меня.

Она сделала знак подругам обождать. Теперь на Люциана уставились четыре пары глаз, но он видел лишь ее – он смотрел так, словно пытался проникнуть ей в душу.

– Прости меня, – повторил он. – Жаль, что не сказал этого раньше. Полагаю, мне не хотелось признавать свою вину – я боялся тебя потерять.

За плечом Хэрриет леди Люсинда издала сердитый рык.