Мой лучший друг

Ночью ветер усилился, волны били часто и резко. Когда меня подняли на вахту, я вскочил с койки и полетел через кубрик к самым дверям: баллов девять верных.

«Чукотка» шла сквозь шторм. За нею виднелись огоньки двух траулеров. Скорей бы принять у них рыбу, и шабаш, домой.

Последний шторм, последняя рыба.

— Идем к острову, — сказал мне рулевой, которого я сменял. — Спрячемся от ветра. А к вечеру домой по-рулим.

Шли долго. Лишь на рассвете показалась гористая шапка: остров королевы Шарлотты. «Чукотка» обогнула его.

Качало здесь меньше, волны были пологие, отчетливо видные в сини рассвета. «Чукотка» остановилась. На баке появился боцман. Он положил на брашпиль черную коробочку с блестящим длинным штырем — переносную рацию и, позевывая в кулак, стал разглядывать остров.

Синельников включил эхолот. Сверился по карте с глубиной.

— Спишь, боцман! Правый якорь, две смычки! — зычно крикнул он. Палагин нехотя поднес к губам коробку.

— Есть две смычки!

С грохотом пошел якорь. Взорвал воду, брызги взметнулись высоко над бортом. И вдруг из клюза вместе с цепью полетели кровавые ошметки и кости…

Синельникова качнуло. Он схватился за оконный ремень:

— Серафим!..

— Сто-ой! — заорал я, высунувшись в окно. — Стой!!!

Но мой голос увяз в грохоте якорной цепи. Боцман случайно взглянул на рубку, я отчаянно замахал, показывая за борт. Боцман подошел, глянул вниз, развел непонимающе руками и стал спокойно принайтовывать брезент, чтоб его не сдуло ветром.

«Что за дичь? — лихорадочно думал я. — Неужели боцман посадил-таки Серафима в канатный ящик, забыл выпустить, и вот того захватило цепью?

Что, боцман с ума спятил? Нет, Серафима там не было, иначе бы не расхаживал Палагин так спокойно. Человек же… Нет, Серафима не было… Но тогда что за месиво летит из клюза?»

А брашпиль все грохотал, пока две смычки цепи не ушли в воду. Я взглянул на старпома: скрючившись на диване, он причитал:

— Убил, убил боцман… устроил мне… Разве я отдавал приказ насчет канатного ящика? Ты подтвердишь!

Щеки стали серыми. Губы дрожали.

— Скорей зови кепа… — Синельников бессильно откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. — Позови кепа…

Но я ринулся к Палагину. И тут же столкнулся с ним, схватил его за грудь и заорал, толком не соображая, что…

Боцман свел брови, скривился, как от зубной боли, и, легонько освободившись от меня, сказал:

— Погоди. Пойдем ко мне.

Едва мы вошли, как в динамике раздался треск и вслед за ним — жесткий голос Рихарда Оттовича:

— Боцману немедленно подняться на мостик!

— Доигрался? — зло сказал я. — А где Серафим-то?

— Черт возьми, я забыл, что у меня в ящике баран… — боцман сжал голову ладонями. — Что я скажу кепу? И угораздило же меня… Ребята вчера на «Горах» барана купили. Завпроду не стали отдавать в холодильник. Он же такой — возьмет и оприходует… Эх, недотепа…

— Пойдем, — тронул я его за плечо и вышел из каюты.

В несколько прыжков я поднялся по трапу на бот-дек и… налетел на Серафима! В одной клетчатой рубашке, сцепив на груди худенькие руки, он стоял у шлюпок, просвежался.

Под глазом фиолетово светился внушительный фонарь.

— Глядеть надо! — сумрачно сказал мне радист, хотел еще что-то прибавить, но, увидев боцмана, поднявшегося вслед за мной, поспешно отвернулся.

Я так обрадовался, увидев Серафима живым и невредимым, что даже не съязвил: хорошо, мол, тебе, глядеть с подсветкой. Не спросил, где ему подсунули такую гулю. Залетел в рубку и услышал, как старпом сбивчиво объяснял Янсену:

— Я ему не приказывал. Якимов подтвердит… А боцман всегда ждет случай навредить мне…

— Цел Серафим и здоров, у шлюпок прохлаждается, — выпалил я.

Синельников умолк, споткнувшись на полуслове, уставился на меня непонимающе.

— Да я не вру! — и я с шумом открыл дверь.

Старпом поднялся и медленно, с опаской вышел из рубки. За ним степенно прошел кеп. Но по тому, как судорожно выхватил он платок и отер лоб, я понял, каково было капитану.

Боцман топтался на крыле мостика. Но на него не обратили внимания: кеп и старпом уставились на Серафима, точно видели существо о трех головах, говорящую рыбу или что-то иное, небывалое. Заметив, что им интересуются, Серафим сконфуженно бросил: «Доброе утро» — и удалился.

Янсен повернулся к Палагину.

— Ну, выкладывай, что это там за фокус? — и сверху вниз прошил боцмана разгневанным взглядом.

— Парни вчера на «Горах» барана купили, — забормотал боцман, растерянно разминая папиросу багровыми пальцами. — Попросили в холодок положить, ну я и…

— В холодок? Видал его? А потом, наверно, костер бы на баке развели и шашлыки стали жарить? — Янсен растянул тонкие губы в улыбке, которая многозначительно обещала: ну, погоди, я тебе покажу…

Старпом, бледный, жадно курил, глотая дым. Боцман исподлобья взглянул на кепа.

— Так я это… совсем забыл о баране…

— Ладно, разберемся потом с помполитом, — сдерживаясь, сказал Рихард Оттович. — Иди, швартуй траулеры. А потом ко мне!

Боцман, не поднимая головы, переминался с ноги на ногу, как провинившийся школяр-переросток перед директором.

— Ступай, швартуй, — повторил кеп и скрылся в рубке. Синельников и я двинулись за ним.