Мой лучший любовник

Джез слегка улыбнулся. Он знал, что, с точки зрения любого другого, три с половиной года были значительным перерывом. Он разрывался на части, потому что ему хотелось вернуться к работе. И неважно, что ему по–прежнему присылали чеки с приличными гонорарами, – он не мог всю оставшуюся жизнь прозябать без дела.

– Ты здоров, – сказала Селеста. – Это самое главное. Джефф просто любит всех баламутить. Ему завидно, у тебя столько денег, что ему и не снилось.

Каникулы – вот что им нужно, подумала она. Пару недель вдали от всего этого, отдых на частном пляже на Сейшелах сделает свое дело.

– Не будем говорить о Джеффе. – Джез поменял тему. – Что ты делала сегодня вечером?

– Вообще–то, была очень занята, – весело заявила Селеста. – Помогала с переездом твоей новой соседке.

– Давай, – сказала Сюзи через два часа. – Я покажу мой, если ты покажешь свой.

– Тебе может быть неприятно, – предупредила Люсиль.

– Нет, обещаю. Мне очень интересно. О, это так здорово! – Сюзи радостно обвела взглядом новую спальню Люсиль. – В тысячу раз лучше, чем боулинг. У меня никогда раньше не было соседки по квартире.

Смирившись с неизбежным, Люсиль залезла под двуспальную кровать и достала пакет, в котором до этого пыталась рыться Селеста.

– Подожди. Пойду возьму мой. – Сюзи встала с постели. – Будем смотреть по очереди, начнем с самого начала, увидим, что получится, если сравнить.

Люсиль была права: немного странно смотреть на фотографии собственной матери, которая вдруг оказалась чьей–то еще. В чужом доме она улыбалась чужому мужчине, гордо показывая чужого ребенка…

Впрочем, ребенок не был чужим, все время напоминала себе Сюзи, это была Люсиль.

– У тебя были волосы, – произнесла она почти как обвинение, толкая Люсиль локтем. – Надо же, ты была красивой. Извини, немного несправедливо.

– Ты тоже была славной, – возразила Люсиль, указывая на снимок Сюзи в шестимесячном возрасте в коляске. Люсиль бесстрашно врала.

– Я была похожа на борца сумо, а еще я была лысая, как яйцо, пока мне не исполнилось два. По словам моей матери, я была самым страшным ребенком в Бристоле. – Сюзи вздохнула и перевернула следующую страницу альбома. – К счастью, потом я расцвела. К трем годам я уже стала красавицей.

– А главное – скромницей, – заметила Люсиль, склонив голову над фотографиями. – Это твой отец? Он симпатичный.

– Снимок был сделан на дне рождения Джулии. Думаю, ей исполнилось десять. А выражение лица как у пятидесятилетней, – добавила она с улыбкой.

На фотографии группа девчонок строила рожи перед камерой, а Джулия в чистом голубом парадном платье и в белых гольфах напряженно замерла в центре, сжимая руку отца.

– А где мама? – Люсиль заметила, что Бланш не было ни на одной фотографии, сделанной на дне рождения Джулии.

– Не знаю. Наверное, с тобой, – ответила Сюзи. Она указала на один из снимков в альбоме Люсиль, где та плескалась в «лягушатнике» бассейна, а Бланш наблюдала за ней. – А вот твой отец. – Она внимательнее присмотрелась к улыбающемуся темнокожему мужчине, сидящему рядом с Бланш. – Ух ты, он был красавцем.

Они продолжили листать альбомы, изучая, как каждая из них менялась в детстве, сравнивая одежду, прически и места отдыха. На пляже в Борнмуте с Люсиль и в бассейне в Альгарве со Сюзи на их матери был один и тот же желтый бикини с ромашками.

– Мы останавливались там на вилле, – сообщила Сюзи.

– А мы жили в автоприцепе, – объяснила Люсиль. – В Мьюдфорде.

Сюзи почувствовала укол совести.

– А ты никогда не жалела, что вы не ездили за границу?

Люсиль удивилась вопросу.

– У нас были замечательные каникулы. Когда мама была с нами, я была счастлива. Все остальное не имело значения.

Сюзи все еще пыталась представить Бланш, приспособившуюся к непритязательной жизни в лагере для автомобилистов.

В Мьюдфорде, в Дорсете.

Очевидно, она прекрасно проводила там время.

Но это было совсем не путешествие в Замбези, верно?

Сюзи тряхнула головой:

– Наверное, она действительно любила тебя и твоего папу.

Люсиль ответила с гордостью:

– Да, любила. И мы ее тоже.

Это выглядело все более и более странно. Судя по всему, Бланш была лучшей матерью для Люсиль, чем для своего законного потомства. Вообще–то теперь многое можно было объяснить, в том числе и игрушечного попугая из Парагвая – якобы из Парагвая, позже Сюзи видела таких же на полках сувенирной лавки в Бристольском зоопарке.

– Все эти годы, – пробормотала Сюзи, – она разрывалась на части… боже, это Харри!

Обрадовавшись, что можно отвлечься, она обратилась к следующей фотографии в альбоме, где два подростка на велосипедах делали вид, что хотят друг друга спихнуть. Люсиль с коротко остриженными волосами, с карими, блестящими от смеха глазами была в свободной футболке и розовых шортах. Рядом с ней находился Харри в обтягивающих черных джинсах и вздувшейся алой рубашке с остроконечным воротником. Он широко улыбался, а его волосы, длинные и волнистые, выглядели подозрительно ухоженными.

– Это был период «Дюран–Дюран», – объяснила Люсиль. – Он меня убьет за это.

Сюзи должна была спросить.

– Вы двое когда–нибудь?..

– Нет. Мы были лучшими друзьями, вот и все.