Я замерла.
— Чего? Я плохо себя веду?
— Наши шутки и подколы не остаются незамеченными. Мы можем вести себя наедине так, но не при родителях.
Наверное, просьба была совершенно нормальная. Но раньше он говорил, что я нравлюсь его семье, что он рад, что у меня получилось им понравиться. Я шла к ним с большим желанием их поздравить, но тут я забеспокоилась — что можно говорить, а что нельзя? Я не знала, когда именно что-то сказала не так. Не могла вспомнить…
В этот момент мне показалось, что я потеряла былую ценность в глазах моего мальчика.
— И, пожалуйста, убери это недовольство с лица. Лучше б я тебе не говорил.
— Да! Лучше бы ты не говорил, что я веду себя неправильно при твоих родителях за семь этажей до встречи с ними!
Нам открыли дверь. Я улыбнулась и обняла его родителей. В тот вечер я пыталась казаться счастливой, но не смогла. Я была вежлива, поддерживала диалог, улыбалась, обняла их на прощание и снова поздравила, но мысль, что я неправильная, не такая и идеальная терзала меня.
Поздним вечером мы поссорились. Это был первый неприятный эпизод с моим мальчиком.
Сейчас я задаюсь вопросом, почему его просьба выбила меня из колеи в тот момент? Неужели, если б я тогда сумела совладать с собой, мы с моим мальчиком были вместе?
— Они сказали, что лучше б мы не приходили, чем пришли с таким лицом. — написал он мне на следующий день. Я была на работе и с предвкушением ждала вечера — мы собирались в кино.
— Ты сказал, что нам жаль?
— Лучше б нам извиниться.
Это означало, что извиниться нужно мне.
— Ты ведь извинился?
— Да, но лучше было б, если б ты написала маме.
Я не написала его маме. Мы не пошли в кино.
— Что делать, Саша?
— Не знаю я, что делать.
Это были мои первые отношения. Я не была мудра в этих вопросах, не чувствовала, что должна извиняться, не понимала, почему «мое грустное лицо» раздувает такой скандал, но положилась на моего мальчика. Он знает своих родителей, он все исправит, он не допустит, чтоб это встало между нами, он все уладит.
Через неделю, когда мы провожали моего мальчика в рейс, его мама обняла и сказала, что все хорошо, а я поверила. Я шла на контакт как умела, я хотела навестить ее, когда она болела. Она отказалась. Я связала ей плед. Она промолчала. Я чувствовала, что меня больше не хотят видеть в этой семье, но я все равно молилась за ее здоровье. Она была мамой моего мальчика. Моего мальчика, который обещал примирить свою семью, частью которой он решил меня сделать, когда надел кольцо на мой палец.
Мой мальчик не смог никого примирить и все исправить, он положился на время.
— Время все выправит. У меня самая замечательная, заботливая и самая тревожная мама на свете. Она очень переживает за меня.
— Я тебя обижаю?
— Нет, конечно, нет.
— Меня все это тоже тревожит и очень обижает, я не сделала ничего плохого. Я плохо к тебе отношусь?
— Нет. Но моя мама так воспитана.
— Я хочу, чтоб ты понял, Саша: я не умею носить маски. Я никогда не пыталась намеренно понравиться твоим родителям. Когда ты говорил мне спасибо за то, как я с ними себя веду, мне казалась это глупостью, потому что мытье посуды, готовка, вежливое общение — это то, как меня воспитывали. Я была искренней. Я тепло отношусь к твоим родителям! И в моей семье, когда что-то не так, обидчику озвучивают сразу. И решают проблемы сразу. Мне сказали, что все хорошо и обняли меня, а когда так говорят в моем мире, значит, что все хорошо.
Он долго смотрел на меня и кивал. Понимал ли он меня или в этот момент он понимал, что нам больше не по пути. Что я не подхожу его семье, что я больше не его идеал.
— Я сказал, что не буду требовать, чтоб ты извинялась, потому что сам не понимаю за что. — сказал он мне через три месяца после этого конфликта.
— Я переживаю, Саша, и очень хочу, чтоб мы решили эту проблему. Я согласна, что нужно поговорить с ними.
Я решилась. Я придумала речь и записала ее. Я собиралась быть мудрой, как он и просил. Да, не сразу, но я поняла, что мне очень важно, чтоб мой мальчик был счастлив, ведь тогда он сделает счастливой и меня. Правда?
— Я сделаю так, чтобы ты не переживала, любовь моя.
Он взял мою руку и обнял себя ею. Я ему поверила. Ведь он когда-то сказал:
— Я всегда буду тебя защищать. Всегда буду на твоей стороне.
Я верила, ведь мы собирались быть семьей и командой. Я ждала, когда он скажет:
— Пойдем, я поговорил с ними.
Но всякий раз, возвращаясь от них, он говорил:
— Ничего радужного.
А за неделю до расставания он мне сказал:
— Меня трудно сделать счастливым.
В этот момент я поняла, что сама уже несколько месяцев держусь за счастье из нашего прошлого, когда он только начал давать обещания.