Мой маленький Советский Союз

Предвкушая знакомство – ведь мы с Позовым до сих пор так и не познакомились, – чувствуя одновременно и влившуюся в ноги свинцом ответственность и рвущийся изнутри буйным ветром восторг, я медленно шла навстречу своему кумиру, стоявшему рядом с моей лучшей подругой и уже приветливо, по-свойски махнувшему мне рукой.

В это время к подъезду подъехали голубые «жигули» моего отца, и он, я отметила это краем глаза, лениво выбравшись из машины, принялся что-то доставать из багажника, вертя в пальцах ключи.

Я подошла к Ларисе и встала рядом с ней с другой стороны, теперь она оказалась между мной и Герой.

Позов все еще что-то говорил, Лариса оглушительно хохотала. И вдруг отец, бросив на землю какой-то предмет из багажника, злобно выкрикнул:

– Слушай, ну как тебе не стыдно! Что с тобой дальше будет, если ты уже сейчас такая б…дь! Маша, уходи, эта компания не для тебя!

Надо отдать дань Гере Позову.

Вместо того чтобы дать моему отцу по морде за оскорбление девочки, которую он смешил, Гера, вероятно уважив меня, смертельно побледневшую, слегка поклонился и, отодвинувшись от Ларисы, сказал: «Извините!» А затем, похлопав меня по плечу и прощально кивнув нам обеим, удалился.

Я же, выйдя из оцепенения, схватила Ларису за руку и потянула за собой в бег, вокруг словно пропасть разверзлась, ибо земли под ногами я точно не ощущала.

В какой-то момент я осознала, что мы находимся в лесу на горе и я что-то горячо говорю Ларисе. Видимо, я дала волю скопившейся внутри черной ненависти к человеку, почему-то считающемуся моим отцом. Я рассказала Ларисе про нашу семейную жизнь, включая эпизод в Епифани, когда хотела его отравить. И поклялась, что убью его! Как он посмел после всего что было – как посмел!..

Непривычно хмурая Лариса слушала меня, закусив губу, и задумчиво глядела вдаль. На мои угрозы она слабо возразила:

– Да ладно тебе, пусть живет! У некоторых бывает похуже. Бывают же у некоторых родители-алкоголики или бандиты. А у тебя он, в принципе, безобидный.

Упоминание о бандитах навело меня на мысль посадить отца в тюрьму, раз уж не удается никакими другими способами выставить его из моей жизни. Надо разузнать про его грешки в должности начальника геодезической партии и написать жалобу в ОБХСС! Или достать и сжечь-таки секретные карты – тогда его посадят наверняка. Правда, могут отправить в колонию и меня, но на это плевать! Ради того чтобы вытоптать все следы этого человека, посмевшего задеть моих друзей, я была готова сесть в тюрьму сама.

То, что отец потом, успокоившись, не стал развивать тему, меня не удовлетворило, да и не могло удовлетворить в принципе. Я даже пригрозила матери, что уйду из дому, если она с ним немедленно не разведется.

Спасло положение то, что вскоре они оба уехали на три месяца в Тамбовскую область, в очередную экспедицию.

Я понимала, что мать оставляет меня одну и едет за ним только потому, что сумасшедшая. «Да, люди, которые больше не смотрят мультфильмы, сумасшедшие» – эту формулу я вывела для себя как защиту от вторжения сумасшедших в мою жизнь. Они – не родители. И даже – не люди. Они – сумасшедшие. Ну, что ж тут поделать!..

11

Я выплываю из сна, обрывки которого тут же разлетаются, как тени и шорохи ночи с первыми лучами солнца, и, выключив вслепую зазвеневший уже после, через несколько секунд, будильник, тут же встаю.

И зачем, интересно, я завожу каждый вечер будильник, если я сама себе будильник? Так было и раньше, но теперь, когда я живу одна, без родителей, это тем более работает безупречно.

Ближе к времени, когда надо будет вставать в школу, я уже начинаю – прямо во сне – беспокоиться. И напоминаю себе же, во сне куда-то вечно бредущей в стороне от занятых какими-то важными делами людей и ругающей себя за это, думающей только о себе: трусливой, ленивой, готовой убежать с поля боя, когда все за что-то сражаются с кем-то непонятным непонятно за что, – так вот, я напоминаю этому серому, унылому существу, что ему скоро в школу. И понимаю – существо это совсем не радо. И готово, укрывшись в какой-нибудь щели, переждать это неприятное, ненужное ему время.

Однако время прорезает призрачный мир лучами моего дневного ума, и я, серая, вялая, тлеющая, испаряюсь.

И кто же из нас я? Этот вопрос мучает меня.

Ведь та, которая во сне, ничем не лучше моего отца, которого я так осуждаю. Она – плоть от плоти и кость от кости его дочь. С его ленцой, привязанностью к простым удовольствиям, с равнодушием к людям, до которых ему нет никакого дела, с философией «после нас хоть потоп». Пока та, другая, существует, я чувствую себя неловко за все те речи, что я произношу перед гораздо более цельной Ларисой. И – тушуюсь. И потому часто свертываю свои разглагольствования, не довожу до логического конца программу своего критичного, придирчивого ума, подстегивающего меня обнаруживать все новые и новые глубины несовершенства мира и людей.

А логический конец один: в таком душном, мелком, сером, несовершенном мире не захочется жить.