Мой Милош

Русская интеллигенция в романах Достоевского спорит об основных проблемах человеческого существования, отнюдь не чуждых героям западного романа, будь то в его варианте XVIII века или эпохи романтизма, например у Жорж Санд. Однако нигде больше спорщики не ставят вопросов так резко и не делают столь крайних выводов. Они драматически переживают то, что Ницше, ровесник молодого героя «Преступления и наказания», назвал «смертью Бога». При этом атеизм вовсе не был частным делом индивидуума – он как нельзя более интересовал власти, поскольку атеист, как правило, становится революционером, утверждая тем самым путь предтечи поколений русской интеллигенции Виссариона Белинского. В «Преступлении и наказании» преступление Раскольникова как бы носит характер замены. На самом деле он мечтает о великом революционном акте, оправдание которому доставила бы история. В своих взглядах и устремлениях он совершенно одинок: с одной стороны стоят власти, представленные полицейским следователем Порфирием, с другой – русский народ. В Сибири простые мужики, товарищи Раскольникова по каторге, хотят его убить, потому что он атеист. Таким образом, уже «Преступление и наказание» содержит формулу, важную для всего зрелого творчества Достоевского. Защита и столп России – это государственная власть и искренне набожный, как верил Достоевский, русский народ, а интеллигенция – России угрожает. Чем угрожает, показал роман «Бесы». Среди поразительно проницательных диагнозов, быть может, особенно глубоко восклицание старого офицера, прислушивающегося к разговору о том, что Бога нет: «Если нет Бога, то какой же я капитан?» Этот человек уловил связь между религией и истоками власти. Не следует забывать, что русская интеллигенция вскормлена на вольтерьянстве и рассуждениях о французской революции.

А казнь Людовика XVI лишь сегодня кажется нам одним из многочисленных в истории сенсационных событий, не более и не менее важным, чем другие. По существу же это был конец порядка, основанного на убеждении, что король правит, поскольку является носителем Божьего промысла, а нижестоящие управляют в силу данных им полномочий. С тех пор следовало искать иных истоков власти – хотя бы в заговоре, руководимом одним человеком, как Петр Верховенский в «Бесах». Роман, который, по замыслу автора, должен был увенчать его творчество, «Братья Карамазовы», имеет темой бунт против отца. При этом возникает вопрос: не подрывает ли автоматически отцовского авторитета тот факт, что отец дурен и безнравственен? Иван Карамазов отвечает на это утвердительно и находит тут основу бунта как против отца, так и против Бога-Отца. «Братья Карамазовы» – это, по существу, трактат о подрыве русской интеллигенцией авторитета Бога-Отца, царя-отца и отца семьи.

Западные мыслители, которые пишут о Достоевском, всегда недоумевают, как это человек, столь глубоко вникавший в психику своих героев, мог иметь такие реакционные взгляды. Они стараются убрать эти взгляды из поля зрения, чему помогает гипотеза о «полифонии» романов Достоевского, Однако они проходят мимо того, что различает и разделяет их и этого русского писателя. Ни один из них в своих исследованиях или романах не ставит в центр своего интереса заботы о государственных интересах. Наоборот, эмоционально они на стороне тех героев, которые хотят свергнуть существующий порядок. Для Достоевского же Россия как государство не означала лишь некой территории, заселенной русскими. От России зависело будущее мира: от того, будет ли она заражена приходящими с Запада идеями атеизма и социализма, как уже заражена ее интеллигенция, или же царизм и набожный русский народ сумеют спасти ее, призванную к спасению человечества. Алеша Карамазов в следующих томах незаконченного романа должен был представлять собой новый тип деятеля, трудящегося в гармонии с народной верой.

В своей славянофильской идеализации русского народа Достоевский ошибся. Однако он не находил никакой другой надежды, и дилемма выглядела ясно: если «святая Русь» не сумеет оказать сопротивления, интеллигенция сделает с ней то, что герои «Бесов» начали осуществлять в масштабах одного провинциального города. В длительной истории восприятия Достоевского в разных странах выше всего, с точки зрения понимания его замыслов, следует поставить группу русских философов начала XX века, в особенности их высказывания в сборниках «Вехи» (1908) и «Из глубины» (1918). Согласно их мнению, пророчества Достоевского – отрицательные – начали сбываться. Можно бы сказать, что мнение такое не удивительно, ибо они были противниками революции. Но и среди революционеров в 1905 и 1917 гг. было распространено мнение об исполнении пророчеств Достоевского. Поклонником романа «Бесы» был первый после октябрьской революции комиссар народного просвещения Луначарский.