Мой милый Фантомас (сборник)

Раздалась очередь. Правда, она была короткой. Тем не менее, переполоху наделала – мы испуганно впластались в снег. Капитан, разодрав глаза, присел, испуганно уставился в Васю и открыл рот, явно не зная, какое распоряжение изобрести в настоящий момент. Впрочем, такового не требовалось, ибо шла импровизированная прелюдия, дальше разворачивался основной театр.

Вася с изумительной ловкостью зачем-то вскочил на ноги. Другое дело, оставался на полусогнутых. Тридцатипятизарядное чудище воинственно торчало в судорожно скрюченных руках. Лицо пылало, а гримаса была неописуема: рот перекошен и раззявлен, очки и без того сугубо увеличительные, расширяли глаза предельно – собственно, они не вполне умещались в оправе и были явно не нужны, ибо то что Вася видел, отнюдь не укладывалось в непосредственную визуальную акцию.

Тело рядового вдруг начало разворачиваться, и вектор смещался в сторону капитана. Тот с неимоверной предусмотрительностью и виртуозностью ляпнулся на землю. Но, слава богу, Вася понял, что здесь вовсе не то, что он ищет. Парень обратно устремил взгляд в перспективы стрельбища, по-видимому, звериным чутьем угадав, что враг там, соответственно вернулся в предыдущую позу.

Дальше грянула отчаянная пальба, и было совершенно ясно, что Вася к процедуре отношения не имел. Просто его палец в некоем конвульсивном движении нажал на курок, и теперь хозяин рад прекратить процесс, но руки уже разомкнуты с органами, рождающими пожелания. Автомат беспощадно трясло, ствол то упирался в землю, то уходил в стороны, то в небо. Пули – механизмы были снабжены трассирующими зарядами – отскакивая от земли, либо следуя творческим извивам обладателя, витиеватыми траекториями создавали чудесный фейерверк. Все происходило долго, беспримерно громко и нервно. Вася был нелеп, его колошматило в такт личному оружию, лицо выражало беспощадную муку. Действо живо воскрешало африканские танцы, гопак, пляску святого Витта и прочий фольклор одновременно. Ни один заслуженный артист не смог бы перенести на сцену происходящее.

(Я, вжавшись в плац, услышал судорожный вскрик одного из командиров «Падай!», отданный зрителям, что расположились неподалеку. Вся армия легла.)

Однако самое чудесное произошло, когда патроны кончились. Автомат перестал трястись, Вася ошарашено и испуганно разжал пальцы. Предмет упал и нагло зашипел, язвительно нарушая вопящую тишину. Наш солдат вогнал голову в плечи, с неописуемым ужасом принялся разглядывать руки, помогая даже уяснению методом вращения ладоней неподалеку от глаз. Очевидно, этот пейзаж что-то произвел. Торс вдруг начал распрямляться, плечи раздались, осанка стала чудесно ответственной и, ей богу, парень буквально на глазах приобрел рост, который в его метриках никогда не значился. И эта физиологическая загогулина не осталась без последствий.

Родился терминатор. Это следовало из продолжившихся действий. Боец окинул взором панорамы – как помните, лучи солнца купались в первозданной белизне, восхитительное сияние насыщало оперативную даль. Близлежащая фортификация и сам общий вид, однако, не совсем удовлетворял зарождающимся позывам. Вася искал конкретную цель. Нашел. Он остановился на одинокой сосенке, что невесть каким чудом, израненная донельзя, с редкой кроной и шибко ошелушенным стволом, точно печальный укор всей сугубо воинственной истории человечества, торчала в центре огромного полигона. И тут… Леший знает, какие импульсы владели организмом человека, думаю, бессилен любой психолог. Должно быть, Вася слышал о Дон Кихоте и растительный рудимент, жалкий писк отчаявшейся природы воспалил в нем образ супостата.

Стало быть, Василий поступил, как подобает воину. Он заорал. Это был крик торжества и победы, отчаяния и протеста против унижений, знак потенциала и недопонимания, выплеск мечты о свершениях, что долго томилась в отроческой душе. Это был вопль свободы. Именно с ним Вася ринулся в поле боя. Он словно саблей размахивал правой рукой и бежал. Он атаковал недруга, он защищал Родину, семью, себя и все что можно.

Первым очнулся капитан. Этот упруго отжался на руках и привстал, вертикальными как у кота зрачками провожая Васю. Далее вскочил на корточки и, глухо прорычав «… в рот», дал старт.

К сожалению, гладиатора ловили недолго, не добежав до дерева, он зацепился за какую-то корягу и рухнул. Так и лежал, приходя, вероятно, в себя. Но… Вы бы видели каким счастьем пылали его глаза, когда капитан и еще один солдат, держа победителя под руки, подводили к общему воинству…

Вы же понимаете ситуацию – завтра дембель. Собственно, та профанация, что явили эти четыре дня – при опыте-то, при благих воспоминаниях о давних трудных днях, при сугубо русском народе – безусловно, требовала завершающего жеста. В нашу палатку после ужина ввалился кагал мужиков из соседнего взвода, они где-то раздобыли выпивку.

– Ну, Гастелло (Васю вслед акции почему-то окрестили так), ну ублажил! – с ёрным добродушием совали мужики герою алюминиевую кружку.

– Полную ему, до дна!

– Лихо ты их. За победу!

– Не, ну какие китайцы, о чем вы говорите!..