Мои миры

Лиана послушно закрыла глазки, как делала всегда, когда у неё было хорошее настроение. Дарина же, по своей привычке или характеру, пыталась лечь сначала маме подмышку, затем на живот, после чего мама увидела у себя под носом её розовые пяточки. Женщина вполголоса рассказывала сказку. Какую, она и сама сначала не поняла. Первое, что пришло в голову. Про Золушку. Уж очень ей нравилась песня про жука. Из фильма. Впрочем, и сюжет ничего. Лёгкий, добрый. Красивый. Сказочный. Об этом мечтает каждая женщина. Вот так вкалываешь, вкалываешь, а затем бац, подарок судьбы. И принц, и деньги, и дворец, тьфу квартира. И никаких проблем.

Женщина взяла засыпающую в ногах Дарину и переложила её головой на подушку. Лиана приоткрыла глаза.

— Чшш, чшш, — пропела женщина, и дочка прикрыла глазки.

«Что же там дальше», — подумала женщина. Квартира, ипотека. Чтоб её. Это же полтинник каждый месяц десять лет. Зато трёшка. И уже к лету можно въехать. Если муж ремонт сделает. Ремонт. Опять куча денег. «Лимона» хватит или нет. Прорва. Муж сделает. Или не сделает. И дома то не бывает. Свекровь говорит «на работе». Или в гараже с мужиками. Машину ремонтирует. Всё же кормилица. Или не ремонтирует. Или не с мужиками. Устала. Хоть бы домой приходил. И не пьяный. А может и пьяный. Тогда с дочками играет. Всё же девчонки по отцу скучают. А когда трезвый, то сразу в комнату и весь в телефоне. Или к маме бежит. Благо, квартира напротив. А та опять наливает. Никакой жизни. На прошлой неделе дал две тысячи на еду и делай что хочешь. А одни памперсы сколько стоят. Говорит, что я транжира. Наверно он прав. Хочется, чтобы у дочек было всё самое лучшее, а он две тысячи. Ботиночки надо новые покупать. Старые уже малы. Из кофточек тоже выросли. Куртки. Да. Если так дальше пойдёт, то и до ремонта дело не дойдёт. Какой уж тут ремонт, когда он толком и не разговаривает. Только помиримся, как снова волком смотрит. С чего? Не угодила свекрови. Но что поделаешь. Что ни сделай, всё равно не угодишь. Невестка, одно слово. Если бы не мама, совсем бы никакого продыху. Порой денег подкинет. Памперсами обеспечивает. Иногда вещи кое-какие. Продукты. С ней вспоминаешь, как быть принцессой. Принцессой, — подумала женщина и взглянула на спящих дочек. Вот почему в сказке сначала Золушка, а затем принцесса, а в жизни всё наоборот?

Женщина встала, поправила одеялки на дочках, поцеловала их в щёчки. Пошла на кухню. Нужно было приготовить обед на завтра. Мужу, детям. Вдруг вспомнила, что сегодня ничего не ела. Поставила чайник. Посмотрела на часы. Десять часов. Мужа ещё не было. Хотела позвонить. Взяла в руки телефон, посмотрела и положила его на место. Закидала в стиральную машину вещи. Занялась обедом. Вспомнила, про кучу неглаженного белья. А мужу надо завтра на работу чистые джинсы. Каждый день чистые джинсы. Что делать, если он не пользуется рабочей одеждой. Ладно. К четырём утра, может, всё и успею. А там, может, удастся часик и поспать.

Дверь открылась, и появился муж.

— Привет, зая! Есть будешь?

— Не, я там поел, — ответил муж, имея ввиду квартиру матери.

Затем молча зашёл на пять минут в ванную и пошёл в спальню. Закрыл за собой дверь.

Женщина, печально посмотрев ему вслед, вздохнула. «Да, какая уж тут сказка».

ОН ШЁЛ

Он шёл. Шёл так, словно был в этом мире один. Засунув руки в карманы, медленным, размеренным шагом, не оборачиваясь. Шёл, считая шаги. Шёл не потому, что хотел, а потому, что нельзя было остановиться. Куртка свободно свисала с плеч и не стесняла движения. Так он шёл давно, очень давно. Собственно говоря, шли все, но кто вдвоём, кто шёл группами по несколько человек, а он шёл один. Не потому, что ему так хотелось. Просто так сложились обстоятельства. Он шёл почти не чувствуя усталости, разве что в последнее время стал слегка замечать её и это немного раздражало. Но больше всего он чувствовал жажду, как путник, идущий неделю под палящим солнцем. Во рту всё давно пересохло, пересохло до боли. Временами он облизывал губы, пытался сглотнуть слюну, но ничего не помогало. Это была не жажда воды, а жажда общения.

Раньше он мог не считать шаги, не замечать пройденного пути может потому, что ещё нечего было замечать, но, скорее всего, потому что он мог общаться. Он не просто общался, а купался в общении, как купаются в быстрой звенящей реке, или как купаются на закате в тихом, таинственном озере, когда солнце огромным огненным шаром висит над самым горизонтом. Он купался до одурения, и выходил свежим, счастливым и бодрым. Сейчас же он только изредка вспоминал об этом — порой с радостью, что это было, порой с горечью, что теперь этого нет.