Мой номер — первый

— Ты что, привязан к этой штанге?.. — добродушно выговаривал Эвжен Юрка. Он первый убедил меня в той истине, что в падении, в прыжке и при отбивании надо стараться достать мяч обеими руками. Возможно, это менее эффектно, зато надежнее.

— Если достает одна рука, то и другая должна быть там же, — учил Юрка.

Мне это было по вкусу. Я работал на совесть. Иногда с трудом добирался до дома на велосипеде. Простоев славился не только вратарями, но и... велосипедами. Из них в основном и состоял городской транспорт. По крайней мере в мою бытность там.

Однажды после тренировки я приехал домой и заснул, едва добравшись до постели. Проснулся в испуге: будильник показывал без двух минут шесть. По привычке не стал завтракать, оделся и помчал на завод. Предупредил вахтера, что я запоздал. Когда же отбил табель, стал кое о чем догадываться. На табеле стояло 18.15, а громкий смех вахтера окончательно убедил меня, что пока еще вечер, а не утро.

— Я было решил, — проговорил вахтер, когда справился с приступом смеха, — что наши футболисты теперь будут вкалывать две смены!

В две смены мы не трудились, но одну отрабатывали без всяких скидок. Точно от шести до двух. Мы были настоящие любители. Футбол — да, но после работы. Не раз случалось, что после тренировки я на самом деле спал вплоть до выхода в утреннюю смену. Я, в общем-то, любитель поспать (восемь часов в постели — для меня минимум), но если позволяет обстановка (ничто не мешает), могу не выходить из объятий Морфея и десять, и двенадцать, и даже четырнадцать часов. Не раз выслушивал опасения партнеров, не уснул ли я в воротах. Нет, такого со мной не случалось.. Самое большое, что себе позволял, — изредка зевать в момент удара. На работе тоже было интересно. Сидел в плановом секторе цеха по производству железнодорожных стрелок. Главный плановик Мирек Кубен часто пропадал на совещаниях, поэтому мне нередко приходилось давать пояснения к чертежам и решать, что и в каком количестве выпускать. Дал осечку единственный раз. Зато крупную: ошибся на один ноль — вместо двухсот прокладок под рельсы запустил в производство две тысячи. «Обеспечил», другими словами, сверхнормативные поставки, вероятно, до сегодняшнего дня. Один из начальников, узнав об этом, сам не свой примчался к нам. Увидев меня, притих и только махнул рукой:

— Все ясно: футболисты...

Упреки в свой адрес я бы еще принял как должное. Но такое обобщение задело меня за живое. Думаю, что со своей работой я справлялся вполне. Уверен, что и сегодня мог бы работать по своей специальности машиностроителя. Одним футболом я не занимался. Да и вообще не было ясно, стану ли футболистом в будущем. Надежд на это не возлагал. Более того: не смел об этом и мечтать. То, что я попал в команду второй лиги, было куда большим по сравнению с тем, о чем я позволял себе думать до сих пор.

Выступаю во второй лиге

Первый матч за «Железарны» я провел уже в июле, после сдачи выпускных экзаменов, то есть во время каникул. Это был товарищеский матч с командой Опавы. Мы выиграли 4:0. Тренер хотел, чтобы я сыграл как можно больше подготовительных матчей, чтобы привык к партнерам, а они ко мне.

Мной он остался доволен и доверил место в воротах в первом же матче на первенство лиги. Это было в Челаковицах, где нам готовили обычно исключительно «теплую» встречу. Больших надежд на успех поэтому мы не возлагали. И проиграли — 0:1. Впрочем, матч я не доиграл.

Вот как это было. Нас прижимали, а мы изо всех сил держали оборону. Я опустился навстречу катящемуся мячу. Но в тот же миг по нему пробил наш защитник Иван Ридел — один из тех, кто вместе с Рачухом и Реслером составлял знаменитую линию обороны. Это был крепкий орешек. Как их только не называли: «точильщики», «шлифовальщики», «специалисты по намыливанию»... Тот, кто путался у них под ногами, имел потом бледный вид.

В этой роли на сей раз оказался я. Говоря точнее, мой нос. Правда, в тот момент я об этом еще не знал — у меня лишь потемнело в глазах. И только в нимбуркской больнице мне сказали, что Ридель постарался на славу: мой нос съехал набок. Носовая кость оказалась перебита и свернута в сторону. К этому добавилось легкое сотрясение мозга.

В нос уложили по меньшей мере три четверти метра марли (никак не думал, что столько может поместиться в таком маленьком носе!). Пинцетом вправили мелкие кости (вот когда я вспомнил всех святых!). Все это венчала повязка вокруг головы. С ней я напоминал по меньшей мере раненного под Ватерлоо.

Команда вернулась в Простеев без меня: в нимбуркской больнице пришлось задержаться три дня. Выписали меня с условием, что, прибыв в Простеев, я сразу же покажусь в больнице.