- Чтоооо! Уйдите отсюда! И забирайте этих пьяниц ваших мелких! Или я сейчас Вас… убью!
- А я вам еще раз говорю – не кричите, здесь дети.
Редактор-Зевс снова визжит, хватается за голову и бежит, не умолкая, в направлении Никоновой.
Может, у неё проблемы? Может, человек она хороший? Просто, вот ей сейчас надо выполнить указание руководства. Может, они все неплохие люди. Но такие тут были правила и нравы…
Вот «звёзды»,
Они – великие люди. Я их современник, я дышал с ними одним воздухом, но... Их важно ввели в гримёрку – на место выгнанных подростков – они же должны отлично выглядеть перед камерами. И что?! То есть, да, я мог, воспользовавшись толкотнёй стащить использованный носовой платок Астахова, выклянчить ватный тампон, которым счищали макияж с шеи Донцовой, но… Но, блин, дети важнее…
Прямо на окончание того неинтеллигентного диалога попадает пробегавшая мимо Инна Панкова.
- Что случилось, Эльхан? – делает она круглые глаза. – Что ты ей сделал?
- Кто эта… ммм… мадам, а? – спрашиваю.
Говорит, перспективная большая шишка по имени Полина Циторинская.
Потом, кстати, эту амазонку назначили шеф-редактором и руководителем «нашей» программы «Участок».
Стою и прихожу в себя. Мимо пробираются монтажёры с НТВ. Здороваемся. У них время позднего обеда – в конце коридора, прямо над 16-м подъездом, останкинская столовая.
Дима Кабанов, режиссёр программы «Сегодня» на НТВ, тоже идёт осторожно, почти прижавшись к стене – чтобы не попасть под каблуки редакторш. Увидел меня – обрадовался.
- Ты что тут делаешь? - спрашивает и вдруг с ужасом оглядывается. – Ты что – с ними?
И делает большие глаза.
- Нееет! Да нет! Гуляю просто, - торопливо придумываю и сразу путаюсь. – Просто жду знакомого… Поговорить с ней надо…
Солгал, потому что мне было очень стыдно.
Но я же не с ними, ведь?
Осталось минут двадцать до начала записи программы. Суматоха редакторш достигает кульминации.
Начинаю и сам паниковать. Сомнения одолевают. Подозреваю, что должна быть какая-то причина этой беготни, хоть какая-то логика. Сердце начинает колотиться так, словно носился вместе с этими девушками последние часы. Пару раз жёстко обругал себя за снобизм.
Принимаюсь разговаривать с самим собой: «Чего-то мы не сделали, парень! Что-то я не знаю!» Всё жду, вот-вот наступит провал. Не может быть всё так просто. Паникую ещё больше.
Больно кусая губы, решил подслушать диалог двух редакторов.
- Ну, помоги. Ну, помоги, - зовёт одна другую.
Диалог не получился. Вторая кивнула первой, и они вместе помчались дальше.
Бегу за ними. Нас обгоняет ещё одна девушка и останавливает тех первых двух. Слушаю с жадностью.
- Ну, помогите! Ну, помогите! – кричит и эта.
Нет, вот так: «Ну, помогиииииите! Ну, помогииииите!» Выкрикивая это, дёргается и неприлично ёрзает бёдрами. Потом бросается прочь. Те две – за нею. И я – вслед. Но вдруг все трое скрываются в женском туалете. Моё преследование заканчивается.
Бросаюсь к другой группе девушек. Аналогичные призывы о помощи и похожие телодвижения. Так они встречались и кричали друг дружке, а потом вместе убегали.
Мне становится смешно. Хотел пошутить над ними, спросив: «Девушки, вам от этого что – становится легче?» Но не решаюсь. А потом – снова накатили сомнения, страх, паника…
Время 16:50. Вижу Лёшу Федоренко, сидящего на стуле рядом со входом в студию.