Мои останкинские сны и субъективные мысли

- Слушай, друг, что-то здесь не то, - говорю ему.

И тут вижу вдалеке Корчагину, что-то истерично кричащую Инне Панковой, а та стоит, понурив голову, как нашкодивший ребёнок – мелко-мелко кивает и, мне кажется, тяжело сопит. Потом Корчагина поворачивается к оказавшейся у них за спиной Наталье Никоновой, тычет пальцем в Инну и в нашу с Лёшей сторону, хватается за свои светлые волосы, потом за сердце, трясёт головой – сгибается к земле, топчет ногой, размазывает на лице макияж. Руководитель Студии спецпроектов, прижимая к животу свою знаменитую чёрную сумку, отрывисто стреляет словами – словно лает – потом широко открывает рот и издаёт вопль. Честно! Честно, всё это в реальности было, только слов не расслышал – расстояние большое, но по изображаемой Корчагиной муке мученической понимаю, что требует для нас высшей меры наказания, а Никонова на это согласна.

Коллега бежит к нам. Мне становится тяжело дышать.

- Мы рассадку не сделали… - убивает меня Инна.

Во-первых, говорит она это трагичным тоном. Во-вторых, её слова для меня самого как сообщение о вторичной атомной бомбардировке Хиросимы. Что конкретно мы не сделали – это для меня не важно. Важен сам факт. Да, думаю, эта вещь и есть то самое, чего я не знал в ток-шоу. Вот она – тайна этого жанра! Причина всей этой суеты!

Внутри, в районе груди образуется и расширяется пустота – физически её чувствую. В голове включилась сирена с ярко-красной ослепляющей вспышкой: «Это провал! Это провал! Это провал!»

Медленно сползаю на стул рядом с Лёшей. Мечтаю, чтобы в этот самый момент случилось землетрясение, которое всё разрушит кругом и спасёт меня от позора. Закрыл глаза и думаю: «Парень, не успеем! Время упущено! В студии люди собрались, а мы их всех сейчас подставим. Нечего было выпендриваться над бедными девушками. Они-то бегали, делали эту самую, как её…»

- Что такое рассадка? – Лёша смотрит снизу вверх на Инну.

Голос у него спокойный – безмятежно-миролюбивый, как всегда – но тут прихожу в ярость. Хочу с ненавистью наорать на него: «Вам-то хорошо! До вашей записи ещё несколько часов! Вы-то успеете, сволочи! Почему мы оказались впереди вас, а?! Таким, как ты, всегда везёт – у тебя своя квартира в Москве и дача в Подмосковье!..» Мелькает сладкое желание его задушить…

- Нужно нарисовать схему того, как сидят наши участники-подростки, - слова Инны отвлекают меня от замысла этого преступления.

- Ну, а дальше? Рассадка, блин, что такое? – ору я на неё.

- Это и есть «рассадка»! - торопливо кричит Инна. - Схема того, как рассажены герои. Шпаргалка такая – ведущие подглядывают в неё и знают имя участника. Так они не нарушают сценарий…

- И всё??? – не верю я своим ушам.

- Ну, да!

- Постой! Как это? Просто на бумаге А4 – вдоль, так? В виде таблички, в клетках написаны имена, так? Крайний слева в первом ряду – такой-то, дальше – второго так зовут? Оба ряда, где сидят герои, так? Да? Да?

- Да! Да! Да! – кричит девушка.

Теперь она становится для меня желанным объектом тяжкого преступления.

- Инна! Бл.ть! Бл.ть! Бл.ть! Ну, ты даёшь, Инна! Вы с ума сошли? Я думал, это что-то, требующее изменений в сценарии – переписать его, думал, надо. Или связанное с героями – участники особые, о которых мы забыли. Или – с технической стороной записи программы. Ну, рассадка, блин. Сейчас сделаем…

Так и не понял причину той истерики двух блондинок. А ещё не понимаю повода к Вавилонскому столпотворению, устроенному опытными редакторшами Студии спецпроектов. Прошло уже почти два года с тех пор, а я так и остаюсь в неведении. Хоть одна из них объяснила бы.

Пока Инна с Лёшей делают эту самую «рассадку», заводим с Викой наших подростков в студию и рассаживаем на их местах.

За нами вваливается Никонова – снова в окружении любимиц и подружек, устроенных на хлебные должности на государственный телеканал. Вроде бы, успокоилась – ступает важно, высокомерно наблюдая окружающий мир. Образ королевы портит судорожно прижимаемая к телу та самая чёрная сумка (что у неё там такое? вот ещё одна не разгаданная мною тайна).

Постоянно кто-нибудь из свиты отбегает, носится по студии, а потом, подбежав к хозяйке, что-то нашептывает ей на ухо – с выразительной мимикой. Хорошие трудовые обязанности.

Ко мне подступает Надежда Дягилева, любимая фрейлина.

- Молодой человек! - это она мне, это их любимое обращение вместо имени. – Вы почему этих детей рядом посадили? Я считаю, эту девочку надо посадить во второй ряд.

- Почему?

- Ээмм… Ну, что Вы вопросы задаёте?! Эммм… Ну, так мне кажется. Я так считаю! Интуиция профессиональная!

«Ага, метафизическое. Необъяснимое. Непознанное. Вот, как они работают! Не потому ли они и бегают?» - мелькает мысль.

- У меня опыт! Уж поверьте – мы ток-шоу тут пачками делаем! – продолжает Дягилева.

- Вообще-то они – мама с дочкой. Им вместе говорить на программе. И будут сидеть рядом!

- Это мать? А похожа на ребёнка. Такая молодая.

Смотрю на её живот – беременна – и прощаю.