Мой отчим - советский пенсионер

Он смотрел на меня удивлённо, как на сумасшедшую, словно еще что-то сказать хотел, но передумал, схватил мои руки резко, с силой, сжал, пристально глядя мне в глаза, — и начал целовать мою левую ладошку. Перевернул ладонь внутренней стороной к себе, впился губами, отпускать не хотел. Я покраснела вся: люди вокруг, а Эдуард ведет себя, как на необитаемом острове! Но руки не отняла: мне было так приятно, то в жар, то в холод бросало, в глазах прыгали темные пятна, даже дышать трудно стало, так сердце колотилось. И стало мне всё равно, что на нас смотрят посторонние: пусть их смотрят!

Потом Эдуард прижался пылающим лбом к моей руке, я ощутила исходящий от него жар. Горячий он, не заболел бы… Странно: как еще утром могла я не знать самого красивого человека на всем белом свете? Влюбленного в меня?…

— Эдуард… — прошептала нерешительно. — Когда мне было тринадцать, еще Сталин был жив, — пришли ночью арестовывать дедушку… то есть, он не был мне дедом, — но мужем бабушки…Отличный был человек, просто замечательный, честный, партийный, порядочный, кто-то из соседей нелепый донос написал. Зима была, холодно. Ночью ввалились, взяли его, забрали. Когда обыск проводили, всю хату выстудили, — дом, то есть… Я, как была в ночной рубашке, так и бежать хотела к соседям, но не пустили, пока не закончили свои поиски того, чего не было… Больше мы деда не видели. А вскоре и Сталин умер, совсем скоро. Дед, наверно, от сердца умер, он болел уже тогда… Так что, я не совсем наивная девочка, знаешь ли, чтобы судить да рядить, не разобравшись, что к чему. Разного в жизни навидалась, никого огульно судить не собираюсь, как иные деревенские сплетницы… Ты мне нравишься, а твоя мама — она, наверняка, очень милый человек, раз ты так стараешься помочь ей, верно? Уверена! И потом: она — твоя мама, значит, я должна относиться к ней уважительно…

— Зоя, я счастлив, что ты — такая… Ты всё понимаешь…Наверно, я тебе уже надоел своим занудством? Хорошо, давай разговаривать просто ни о чем… Я не хочу запомниться тебе сегодня тоскливым эгоистичным типом, который лишь о себе одном способен думать. Была ли ты на фестивале молодежи и студентов в этом году? Нет? Тогда я тебе расскажу…

И он начал мне рассказывать, а я просто слушала, и пыталась, и не могла представить себе всё это столпотворение иностранных студентов, и просто гостей из разных стран мира, и все — такие разные, в национальных костюмах, и все веселятся, и музыка звучит… Вспомнилось, как мы слушали в Ростовском доме культуры китайскую музыку: китайские студенты-практиканты, участники самодеятельности, давали бесплатный концерт. А на нас, пигалиц неотесанных, такой смех напал, — мочи нет! Как культуры мира отличны одна от другой….

Незаметно промелькнуло время. Вот уже и десять на моих часиках. Скоро родители вернутся. Время расставаться… А, собственно, почему?

Эдуард, похоже, прочел мои мысли, сам предложил:

— Зоя, скоро твои вернутся, верно? Пора мне уходить… Ты же не хочешь пока меня с родителями знакомить, так? Нелепо звучит: не хочешь собственного мужа знакомить с матушкой родной… — Мы дружно засмеялись. Впрямь странная ситуация создалась: из нелепой фикции в нас двоих возникло неудержимое страстное влечение друг к другу, настолько сильное, что я чувствовала себя поглупевшей, а Эдуард, показавшийся мне в ЗАГСе самоуверенным молодым человеком, начал вдруг по-детски заикаться, отчего казался еще милее мне…

Он расплатился, я с нежностью и осторожностью забрала свою красную розу, и мы пошли к выходу. Вышли из ресторана, но так не хотелось идти с ним в вестибюль и смотреть, как Эдуард надевает пальто и уходит в зимнюю темень и стужу, в ночь уходит от меня… В полутемном вестибюле гардеробщика на месте не оказалось, только табличка притулилась: "перерыв на 5 минут". Я с усмешкой взглянула на Эдуарда, повела бровями. Остановилась в ожидании, — Эдуард понял меня без слов, — или это я угадала его мысль? Его руки обвили мою талию, вначале как два перышка невесомых, затем сделались жесткими и требовательными. Я вцепилась в его шею, словно в грот-мачту во время шторма, подставила губы, — ненакрашенные, детские свои губы. И поцелуй подхватил нас, — время остановилось в упоительном мгновении восторга, разлетающегося звездами по вселенной, творящего новые миры счастья бесконечного. Безвременье радости не может длиться вечно… Гардеробщик, накурившийся дешевых сигарет, возник из ниоткуда, с недовольным ворчаньем:

— Что за молодежь пошла?! Парень, отпусти девушку, — смотри, переломится! Что же ты в неё вцепился, как выпь полевая или сова голодная? Чаво стоите? Номерки давайте, что ли… Вы за одежей пришли, или место темное нашли, голубки?

— Зоя… Завтра вы придете, да? — Эдуард снова перешел на "вы"…

— Приду обязательно. Я позвоню, во сколько приду.